Ее смелые слова пробудили в Маране какие-то смутные чувства. Он представил, как возвращается в Пан в каюте «Духа Киджи», как его армия входит в столицу. Представил, что он приближается ко дворцу, своему дому, а рядом с ним его супруга, прекрасная принцесса Кикоми.
Он посмотрел в зеркало на ее отражение и увидел глаза, в которых смелость мешалась с покорностью, живые, соблазнительные и многообещающие.
– Но разве мы не можем сделать мир немного справедливее?
И снова ее голос, казалось, окутал его и повел за собой в места, о которых он даже мечтать не смел.
Марана взглянул на маленький столик около кровати и свою аккуратно сложенную тунику: даже прекрасная принцесса не смогла нарушить раз и навсегда заведенный порядок, – сложил в ровную стопочку рассыпавшиеся монеты.
Монетки звякнули, и от этого так хорошо знакомого звука в дальнем уголке его сознания прозвучал безупречный сигнал точных подсчетов, шороха аккуратно разложенных книг, где каждая запись имела четкий смысл. Марана вздрогнул, и чары, сплетенные Кикоми, вмиг разрушились.
Он неохотно повернулся к ней и коротко сказал:
– Достаточно.
Сделав глубокий вдох, он понял, что девушка чуть не одержала над ним верх.
«Она очень умна, ей не занимать храбрости, и она может быть полезной».
– Я думал, ты полна амбиций, но, видимо, ошибся.
Кикоми повернулась к нему и заметно помрачнела, поняв, что проиграла.
– Да, ошибался: ты не просто амбициозна, но еще и любишь эту землю и живущих здесь людей, мечтаешь заслужить их одобрение.
– Я дочь Аму.
– Ваше королевское высочество, я сделаю вам предложение. Если примете его, то сохраню Арулуги таким, какой он есть. Жизнь здесь практически не изменится, если не считать налогов в императорскую казну и клятвы верности императору, которую народ должен будет снова принести. Чайные дома Мюнинга будут по-прежнему наполнять сладостные ароматы, в них будут звучать чудесные песни, а мужчины и женщины станут, как и прежде, восхищаться изяществом и красотой вашего великолепного острова. О вас сложат песни и легенды, называя защитницей народа.
– А я думала, что стану герцогиней Аму.
Марана рассмеялся:
– Это было до того, как я понял, насколько опасно допустить вас к управлению.
Принцесса Кикоми молчала, только пальцы рассеянно блуждали по голубому шелковому платью, и, казалось, не могла отвести восхищенных глаз от большого сапфира на своей руке. Какая жалость, что она не проявила больше терпения и хитрости! У нее был шанс вывести этого мужчину на дорогу, которая заставила бы его предать Эриши, убедить повести свою армию на Пан, но она перестаралась и упустила его.
– Но если откажетесь, – продолжал между тем Марана, – я отвезу вас в Пан, где продам за несколько медяков в самый мерзкий притон, и вы войдете в историю как шлюха.
– Вы думаете таким способом меня испугать? – рассмеялась принцесса Кикоми. – Вы уже и без того считаете меня шлюхой.
Марана покачал головой:
– Это не все. Я также прикажу осушить озеро Тойемотика, а Мюнинг сжечь и сровнять с землей; велю посыпать ваши поля солью и казнить одного из каждой тысячи жителей Арулуги: их уже столько убито, что одним больше, одним меньше – не имеет значения. У вас был шанс спасти свой народ, и вы отказались.
Принцесса Кикоми не сводила глаз с Мараны и не могла подобрать слов, чтобы описать то, что чувствовала к нему. «Ненависть» казалось ей слишком слабым определением.
Принцессу Кикоми и короля Понадому Марана приказал доставить в Пан на легком воздушном корабле, а вместе с ними еще несколько аристократов Аму и важных пленников, включая капитана дворцовой стражи Кано То.
С пленниками отправили небольшую команду. В гондоле внутри корабля, кроме короткого коридора, имелось несколько кают, которые использовали в качестве кладовок и помещений, где спал экипаж. В одной из них Кикоми и Понадому держали обнаженными в двух клетках. Других пленников, связанных веревками, поместили в каюту напротив.
Когда корабль пролетел некоторое расстояние, Кано То решил проверить веревку, которой были связаны его запястья. Стражники оказались ленивыми, а веревка старой и не слишком надежной.
Он подождал несколько часов, чтобы стражники расслабились, и занялся веревками, останавливаясь всякий раз, когда мимо проходил кто-нибудь из тех, кто охранял пленников. Довольно скоро кожа на его руках потрескалась и пошла кровь, он поморщился, но не прекратил своих попыток освободить руки. Кровь смочила веревки, и они стали поддаваться быстрее. Ну вот наконец ему удалось освободиться.
Накануне Кано беспомощно стоял на пристани и смотрел, как люди сознательно идут на смерть, спрыгивая с горящих кораблей в холодную воду пролива Аму. В своем высокомерии имперские солдаты совершили ошибку, и он дал себе слово, что расплатится с ними за все.