В ответ Сото поведала Джиа множество историй о трагическом прошлом Кокру, серьезных и романтических, вроде той, что рассказывала о премьер-министре Лурусене, знаменитом поэте, который утопился в реке Лиру из-за того, что король Тото не прислушался к его совету не верить предложениям о мире со стороны Ксаны.
– Каким верным и достойным человеком он был, – со вздохом заметила Джиа, и на память ей пришло, как остроумно интерпретировал стихи Куни.
– А вы знали, что он совсем не хотел заниматься политикой? – спросила Сото. – Лурусен мечтал жить отшельником в горах и писать стихи.
– И что же ему помешало?
– Не что, а кто – жена, госпожа Цзы, которая была истинной патриоткой и всячески уговаривала мужа использовать свой дар для более значительных дел. «Политика – это высшее искусство», – повторяла она часто, так что однажды Лурусен сдался и написал страстное обращение к жителям Кокру, призывая воевать против Ксаны, пока еще не поздно. Когда король Тото снял Лурусена с поста, чтобы подписать договор с Ксаной, поэт вместе с женой бросился в воды Лиру, чтобы выразить свой протест.
Дослушав историю, Джиа некоторое время молчала.
– Если бы он ее не послушал, возможно, оба жили бы долго и счастливо в горах.
– И умерли в забвении, – заключила Сото. – Зато сейчас любой ребенок Кокру может прочитать наизусть стихи Лурусена и боготворит его имя. Даже Мапидэрэ не посмел запретить его книги, хотя поэт проклинал Ксану на каждой странице.
– Значит, ты считаешь, что он должен был испытывать благодарность к жене?
– Мне бы хотелось думать, что они принимали все решения вместе и были готовы отвечать за последствия.
Джиа задумалась, хранила молчание и Сото, и они довольно долго шли, погрузившись в собственные мысли.
И вновь Джиа задалась вопросом, кто же такая Сото: домоправительница неизменно с ловкостью уходила от расспросов о своем прошлом. Но главное – казалось, она понимала, что ее хозяйка хочет лишь одного: чтобы кто-то находился рядом, дабы не оставаться в одиночестве. В присутствии Сото она могла расслабиться, пожаловаться, мелочно и эгоистично от души посмеяться, громко, а не как госпожа, зная, что ей не укажут на неправильное поведение.
– Господин Гару отсутствует слишком уж долго, – заметила как-то Сото, когда пришла получить от хозяйки распоряжения на день.
Джиа вновь ощутила сердечную боль.
– Да, прошло много времени. Вероятно, его не будет рядом, когда родится второй ребенок.
Как только эти слова были произнесены вслух, отсутствие мужа стало еще более реальным. Когда Куни в письме сообщил, что покидает Дзуди с тайной миссией, о которой не может говорить, Джиа рассердилась на него за безрассудство. Впрочем, разве для нее новость, что жизнь с Куни будет неизбежно приносить сердечную боль? Так что удивляться нечему.
Время шло, новых сообщений от Куни не приходило, и Джиа тревожилась все сильнее. После смерти Фина и отъезда Маты Цзинду с армией на остров Волчья Лапа лишилась источников достоверных новостей. Король Туфу и другие аристократы едва ли помнили о ее существовании.
– Насколько я понимаю, Куни и маршал Цзинду близкие друзья, – сказала Сото.
– Да. Маршал Цзинду и господин Гару вместе сражались и близки, как братья.
– Дружба между мужчинами часто не выдерживает испытаний, когда судьба меняет положение одного из них, – заметила Сото и, прежде чем продолжить, немного помолчала: казалось, сомневалась, стоит ли. – Что вы думаете о Мате Цзинду?
Джиа поразил ее тон. Цзинду – победитель, великий воин, благодаря ему пала империя и возвысилось государство Дара. Сейчас он с триумфом шел по Гэджире, подавляя остатки сопротивления империи в старых городах Гана. Даже король Туфи говорил о маршале с уважением. Почему же Сото произнесла его имя с некоторой даже неприязнью? Возможно, ее семью в прошлом что-то связывало с кланом Цзинду?
– Маршал Цзинду, вне всякого сомнения, самый важный человек среди повстанцев, – осторожно заговорила Джиа. – Без него нам бы никогда не удалось одержать победу над изобретательным Мараной и стойким Наменом.