– Ты не видишь в этом ничего страшного? – сердито спросил Мюн Сакри, глаза на круглом лице которого напоминали два блюдца. – Тебя не беспокоит тот факт, что король Западного Кокру создан из пустоты?
Куни Гару пожал плечами:
– Я герцог Дзуди по воле народа. Неужели мой титул более законен, чем коронация после пророчества?
– Если мир примет такого короля, новые титулы начнут расти как грибы после дождя, – спокойно сказал Кого Йелу и покачал головой. – И мы все пожалеем об этом дне.
– Ну и пусть, – сказал Куни. – Получить титул легко – трудно сохранить.
И хотя король Хуно многим раздавал должности, среди тех, кого облагодетельствовал, не было ни одного из группы в сорок человек, что были приговорены к принудительным работам, которые начали восстание вместе с ним. Более того, после смерти герцога Шигина никто не упоминал, что находился в тот момент рядом с будущим королем.
«О, история с рыбой! Да-да, она просто замечательная. Я слышал ее множество раз».
Теперь король Хуно крепче спал по ночам.
Глава 14
Правитель Куни
Дзуди, третий месяц четвертого года правления Праведной Силы
Став герцогом Дзуди, Куни Гару понял, что это первая работа, которая ему нравится.
Одно огорчало: семья Джиа и его собственная по-прежнему отказывались иметь с ним дело, поскольку были уверены, что одержанная победа – явление временное и империя в любой момент вернется, чтобы поставить все на прежнее место.
– Им прекрасно известно, какие в Ксане жестокие законы, – бушевал Куни. – Если империя вернется, им всем грозит смерть. Для них разумнее всего объединиться и поддержать меня.
Старшие Гару и Матиза были другого мнения: надеялись, что Эриши поведет себя великодушнее Мапидэрэ, и считали, что с их стороны будет правильнее держаться подальше от обреченного на неудачу мятежника и оставить себе пространство для маневра. И Куни не стал с ними спорить. (Лу Матиза все-таки сумела через друзей отправить Джиа весточку с уверением, что Гило в конце концов обязательно смягчится, если дела у Куни будут идти успешно, в чем она сама нисколько не сомневается.)
Нарэ Гару, вопреки воле отца Куни, также несколько раз тайно их навещала, чтобы дать беременной Джиа пару советов и приготовить для сына его любимые блюда.
– Ма, я уже взрослый мужчина, – сказал Куни, когда Нарэ принялась уговаривать его съесть миску сладкого риса таро.
– Взрослый мужчина не ведет себя так, что у матери постоянно болит за него сердце, – возразила Нарэ. – Посмотри, сколько седых волос у меня из-за тебя прибавилось.
И Куни пришлось под насмешливыми взглядами Джиа набить полный рот сладким рисом. Он поклялся себе, что его мать еще будет им гордиться, как и Джиа, которая не теряла в него веру.
Он просыпался с первыми лучами солнца, следил за военной подготовкой солдат за воротами города, возвращался, чтобы наскоро перекусить, и несколько часов занимался гражданскими и административными делами. Его работа в правительстве Дзуди принесла свои плоды, поскольку у него сложились прекрасные отношения с чиновниками и он понимал важность того, что они делали, хотя это и казалось всем остальным невероятно скучным.
Покончив с делами, он ложился немного поспать, потом встречался с главами торговых и прочих гильдий, а также со старейшинами деревень, окружавших город, чтобы вникнуть в их проблемы. После совместного ужина он просматривал документы до тех пор, пока не приходило время ложиться спать.
– Клянусь близнецами, я никогда не видела, чтобы ты столько работал, – сказала Джиа, с любовью поглаживая его по волосам и спине.
– Вот-вот, – согласился Куни. – Я теперь пью только во время еды. Не думаю, что это полезно для здоровья.
Он облизнул губы и оглянулся в поисках бутылки. Джиа больше не пила с ним, заявив, что это вредно для ребенка. «Ну чуть-чуть ведь не страшно?» – уговаривал ее Куни. «Мне было непросто забеременеть, и я не собираюсь рисковать», – возражала она.
– Зачем ты встречаешься с этими старыми крестьянами? – спросила Джиа. – Мэр никогда не тратил на них время. Ты взвалил на себя столько работы.
Лицо Куни стало серьезным.
– Меня множество раз видели на улицах, где я надирался с друзьями, а потом болтался в пьяном безобразии и шумел. Меня считали пропащим и бесперспективным, а когда я начал работать на императора, обо мне думали как о скучном чиновнике без амбиций, но все ошибались.
Ошибался и я, считая, что крестьянам нечего сказать, потому что они необразованны, а рабочие в основной своей массе грубые и недалекие, в их сердцах нет места утонченным и прекрасным чувствам.