Это было унизительно до ужаса — Эшара сжала пальцы, обхватив свою небесно-голубую шаль. Лорды и леди зашушукались у неё за спиной; Серсея Старк сказала достаточно громко, чтоб все услышали:
— Верная собачка. Что же с ней будет, когда хозяин умрёт?
— Милость короля стоит чести, — хмыкнул Брандон Старк. Эшара не развернулась, хотя холодок отвращения пополз по открытой спине.
— А гнев королевы — жизни, — буркнул, кажется, Ренли Баратеон — правитель Штормового Предела.
Когда-нибудь ты почувствуешь на своем языке огненный пепел, почувствуешь, как на зубах хрустит песок, почувствуешь, как ломаются кости — одна за одной. Ты будешь знать, что это я. Это всегда была я.
Ночь обволакивала мир, погружалась в его недры, чернела в одолеваемом бурями море. Последний шторм был близок.
Они вышли под утро. Под покрасневшими глазами залегли уродливые тени, на руках, под ногтями, осталась засохшая кровь. Кейтилин Талли оглядела собравшихся беглым взглядом и сложила руки на передничке.
Солнце ещё не встало, и повсюду царил мрак. Только где-то на горизонте рдела тонкая полоса багряно-алого рассвета, но это далёкое сияние не рассеивало темень коридоров. В бледных лучах луны гости казались призраками былых веков. Их тихие шаги и голоса топли. Поблескивающие острия сабель отливали серебром. Тихо, Семеро, как же тихо…
И как оглушающе громко.
— Король умер, — скорбно бросила Кейтилин. Её глаза горели. — Да здравствует королева!
— Да здравствует королева! — взревел молчавший до того момента зал.
Три дня тому назад Вестерос ликовал, празднуя помолвку Кассаны и Эйегона Таргариенов. Столица расцвела: на ярмарках выступали смешливые шуты, люди раскидывали листки камелий со своих балконов, гости со всех Королевств пили, плясали и пировали. На турнире выступали все славные рыцари — даже государь. Его начищенные железные доспехи сверкали и нагревались в лучах утреннего солнца. Джейме Ланнистер, Аддам Марбранд, молодой Брандон Старк, дамский угодник Джон Сноу, шутливый Герольд Дейн и десятки прочих смельчаков седлали вороных коней и обещали своим дамам сердца корону любви и красоты. Пахло свежей травой и ярмарочной карамелью, пахло летом. Эшара сидела в центре трибуны в платье с зелёными рукавами, которое когда-то пленило драконьего короля.
Рыцари надели яркие доспехи. Кроме одного.
Небольшого роста, хрупкого телосложения, в черных доспехах, он назвался Воином Семерых. Точнее, назвал его глашатай. Воин и слова не вымолвил, только сметал противников — одного за другим. Копья ломались, сверкали мечи, слышались глухие удары. Эшара трепетала каждый раз, когда Воин заносил оружие над противником и втыкал его совсем рядом во взрыхленный песок. Джейме Ланнистер, Арис Окхарт, Герольд Дейн, бастард Сноу пали от рук незнакомца с птичьими крыльями на шлеме. Он отказался сражаться лишь с молодым Старком, а верный глашатай объявил, что нет ничего позорнее для благочестивого человека, чем скинуть с седла такого молодого наездника.
Воин поднимал пыль, но сам сиял.
Когда пришла очередь короля, Эшара молилась в тени своего царского навеса. Рейегар молча постоял на коленях, затем вспрыгнул на скакуна и пришпорил его. По ту сторону турнирной арены горячо крестился Воин Семерых.
— Мой господин говорит, — молвил глашатай, — что драконы должны бояться теней. Ибо ночь темна и полна ужасов.
Крик Эшары потонул в реве возмущенной толпы. Она не помнила, как шел бой, как гремели раскаленные доспехи, как тряслись трибуны. Помнила только, как свалился с коня Воин Семерых, расцарапав ладони даже через толстые перчатки. Кровь сочилась по его доспехам, а в глотке саднило, но он поднялся с копьем наперевес. И кинулся на короля.
Рейегар пал на жаркий песок и сплюнул. Слюна у него была алая. Подняться он еле успел, схватил меч, попытался напасть, но… Тень Воина оказалась быстрее. Оглушённый, король не смог боле встать.
— Внесите корону, — прошептал он. — Он этого заслуживает.
Воин Семерых взял венок из светло-голубых роз. Эшара знала, кому он их подарит. В груди теснилось чувство тревоги, но она сидела неподвижно, как мраморная статуя.
Когда небесные цветы оказались на коленях у королевы Кейтилин, мир взревел.
Народ склонился перед Кассаной Таргариен — даже её венценосный брат и жених. Не склонилась лишь Кейтилин и Эшара. Ноги у неё подкосились, но она не повалилась — вцепилась в отсыревшую ставню и медленно осела на пол.