Чего же ей стоила милость короля?
— Как королева, — подала свой слабый голосок Кассана, — всеми силами души, как того требует венценосное попечение, стремлюсь я, чтоб честность в наше время всюду возрастала и процветала, а всякое богомерзкое нечестие искоренялось из среды верных. Не без мучительной боли недавно мы узнали, что очень многие лица обоего пола пренебрегли собственным спасением и, отвратившись от веры в Семерых, впали в плотский грех. И как того требует от меня моя душа и любовь моя материнская к государству, я вынуждена отдалить от двора леди Эшару Дейн.
Ставни ударились друг об друга из-за морского порыва ветра. Где-то истошно прокричала чайка.
Рыдания остудили разгоряченную кожу, слезы крупными каплями падали на щеки. Сотни — нет, тысячи, тысячи лет тому назад Рейегар сцеловывал мокрые дорожки с её лица, обнимал за плечи и шептал приятности на ухо.
— Вы не расслышали Её Величество? — черство спросил кто-то.
Лорды и леди зашумели и начали подниматься с колен.
— Прошу, — сквозь слезы прошептала Эшара. — Мне ведь больше некуда идти…
Позади послышался сухой шелест белого плаща — сир Джейме стоял за спиной. Она слышала его дыхание: тихое, злостное, яростное.
Из-за тебя моя сестра далеко, хотя она тут. Из-за тебя она живет на Севере — одна, с чужими детьми в чреве, с морозным снегом в выцветших волосах. Ты виновата.
Во всём виновата.
Молчание повисло в раскаленном воздухе и сковало легкие обручем железного горького страха. От каждого вздоха в груди всё сжималось и неистово билось; Эшара чувствовала, как к горлу подступил ком несбывшихся рыданий. Она закрыла глаза, чтоб не видеть, как низко, как адски низко ей придется пасть.
— Есть место, леди Дейн, где всегда рады шлюхам, — холодно проговорила королева. — Улицы Блошиного Конца.
Когда её вывели на свет божий, последние алые лучи ослепили леди. Сколько времени Эшара провела в подземельях замка? День? Два? Неделю?
Сотни людей толпились на прожженных столичным солнцем улицах. Пахло рыбными потрохами и потом, прямо как в её первый день в столице. Ступени всё ещё были теплыми после полуденного зноя, ногам было тепло. Эшару прикрывали волосы и простое холщовое платье, а ещё гробовая тишина. Никто не орал, не плевался, не исторгал проклятия.
— У любой монеты две стороны, — сладко улыбнулась Кейтилин. Её огненные волосы казались кроваво-красными в закатных лучах. — Знаешь… Нет, ты не знаешь.
Эшара почувствовала, как леди Талли распустила завязки на её платье.
— Какова тебе на вкус милость короля?
— Горше гнева королевы.