Переполох из-за Эли затмил и настоящих героев этого вечера – тетушку с воспитанником, которые прибыли с порядочным опозданием. Казалось, все разом позабыли о том, что собирались сегодня вволю поглазеть на загадочных новых соседей, и оттого поначалу возникла неловкая заминка – опоздавшие замерли у дверей, не зная, куда им следовать далее, а разгоряченные обсуждениями гости недоуменно косились на них, словно спрашивая: «А это еще кто?» – что, разумеется, выглядело совершенно невежливо. Но, к чести хозяев вечера, досадная оплошность была быстро разрешена: госпожа Исабо, теперь уж прихватив с собой для верности супруга, радушно приветствовала их и, не теряя времени, начала представлять новых гостей всем, кто только попадался ей на пути.
Вскоре очередь дошла и до семейства Одерика. Тетушку, суровую сухощавую даму, звали Кларизой, а ее воспитанника – Ашвином. Будь Эли чуть малодушнее, то побоялась бы поднять на него глаза, но, несмотря на жар влюбленности, испепеляющий ее изнутри, она все еще сохранила присущую ей рассудительность и сказала себе: «Быть может, теперь он покажется мне не таким уж красивым!» – что-то в ней до сих пор сопротивлялось внезапной любви, искало выход из ловушки, в которую угодило сердце.
Но, увы, Ашвин и этим вечером был хорош собой так, что дух захватывало, – его не портила ни скромная одежда, ни сдержанность речей. Все в его движениях, жестах, скупых словах выдавало хорошее воспитание и умение держать себя в обществе. Даже Одерик, ставший к тому времени мрачнее тучи, не смог ни к чему придраться, хоть и проворчал: «Наверняка парень глуповат, но не настолько, чтобы это показывать».
Разумеется, вежливость и правила приличия требовали, чтобы Ашвин пригласил кого-то из здешних девушек на танец. Но без милости феи все сложилось самым обыденным образом: поначалу он станцевал вовсе не с Эли, а с рыжей Анисс – тоже весьма миловидной девицей, – затем пригласил по очереди долговязых сестер Эльму и Линту, ну а дальше все присутствующие со счету сбились, и немудрено: музыканты играли без устали! Впрочем, к этой истории перечисление имен ничего не добавило бы, ведь самое важное заключалось именно в том, что ничего важного не произошло – и такое бывает!
Любезный Ашвин в конце концов станцевал и с Эли, сделав ей пару весьма уместных комплиментов – ровно таких же, какие он делал Анисс, Эльме, Линте и еще доброму десятку девушек. Она, не зная, что ответить, точно так же вежливо поблагодарила его, так и не решившись ни о чем спросить. Вечер пошел своим чередом, и итогом его было то, что Эли оказалась для Ашвина одной из множества местных девиц – не хуже, но и не лучше прочих. Да что там, можно было спорить на что угодно: он даже лица ее не запомнил, не говоря уже об имени! Влюбленное сердце чует равнодушие так остро, как будто оно режет глубже любого ножа, – и Эли не составило труда вынести себе безжалостный приговор.
Насколько внезапна и сильна была ее влюбленность в Ашвина – настолько же естественным и спокойным оказалось его безразличие.
Глава 6
По дороге домой Эли не проронила ни слова и в комнату свою поднялась молча, как будто увидала что-то пугающее, неведомое, лишившее на время дара речи. Внутреннее сияние, еще недавно освещавшее ее лицо и распалявшее на щеках горячечный румянец, погасло, а вместе с ним поблекла вся ее красота – даже платье, казалось, в единый миг выцвело, измялось и перекосилось, словно не его все эти дни старательно ушивали и подгоняли по фигуре.
Маргарета поспешила за ней, желая утешить, но дочь не слышала ее, глубоко погрузившись в свои размышления и невпопад кивая растрепанной головой в ответ на вопросы встревоженной матери. Лишь когда та собиралась уходить, так и не сумев утешить свое бедное дитя, Эли негромко, но отчетливо воскликнула, споря с одной ей слышимым голосом:
– Но ведь это неправильно! Так не должно быть!..
Слова эти испугали Маргарету куда больше, чем все остальное. Вместо того чтобы отойти ко сну после утомительного вечера – а время было позднее, глубоко за полночь, – она ходила взад-вперед по гостиной и повторяла на все лады: