– Как же ей помочь? Отчего ничего не вышло?
Одерик терпеливо слушал ее причитания, соглашаясь с тем, что проклятие феи если и сбылось, то наполовину – Ашвин был славным юношей, вполне достойным любви Эли, но вряд ли мог оказаться особой королевских кровей. С чего бы принц угодил в столь стесненные жизненные обстоятельства и очутился безо всякой свиты в старой усадьбе на краю света с одной лишь теткой-опекуншей? Да и манеры юноши, хоть и произвели превосходное впечатление на здешний высший свет, свидетельствовали о хорошем воспитании, но отнюдь не о привычке к власти и богатству. Ашвин держался очень скромно, и сдержанность его совершенно не походила на высокомерие, а любезность была скорее сердечной, чем светской. Совершенно ничего королевского!
– А если он не принц, то любовь эта не из-за проклятия, – подытожил Одерик, обнимая заплаканную жену, – так что все еще можно исправить!
Но, увы, его надежды не оправдались: утром оказалось, что Эли впервые в жизни заболела. Жар сменялся ознобом, сознание путалось, и спешно прибывший доктор сказал, что видит явные признаки горячки.
– Не случалось ли у барышни нервических приступов накануне? – спросил он, утомившись слушать о том, как крепко обычно здоровье Эли и как странно выглядит ее внезапное недомогание.
Пришлось признать, что старый врачеватель прав: девушка слегла от переживаний. Были ли внезапно вспыхнувшие чувства следствием проклятия или же нет, но они оказались не из тех, что тихо угасают, не найдя взаимности. Несчастная влюбленность Эли переродилась не в тихую тоску, а в злейшую лихорадку, грозящую выжечь изнутри ее тело. К вечеру того же дня девушка почти впала в беспамятство, да и наутро чувствовала себя не лучше.
– Должно быть, юная барышня с непривычки слишком много танцевала, заполучила испарину, затем ее продуло по дороге домой – вечера не такие уж теплые, – рассуждал доктор, почесывая лысину с огорченным видом, свойственным людям, которые не знают, с какой стороны браться за дело. – Тут добавились переживания, огорчения – и вот! – сильнейшая горячка, чего и стоило ожидать. Как неосмотрительно… Луна нынче переходит в созвездие Совы – это самое опасное время для людей, склонных к нервическим приступам…
Но его умозаключения, конечно же, не успокаивали бедных родителей, а, напротив, повергали в страх: кто бы ни был виноват в болезни Эли – танцы, феи или сочетания небесных тел, – девушке становилось все хуже.
Наконец Маргарета, доведенная отчаянием до крайности, взмолилась:
– Одерик, давай поедем к этим людям! Я знаю, что Эли может спасти только этот мальчик, кем бы он ни был: принцем, нищим или выходцем из преисподней! Пусть он приедет к ней, пусть поговорит… Они виделись всего лишь раз. Пусть он не выказал к ней тогда интереса – и что с того? Столько суеты, столько людей вокруг! Наша бедная дочь приняла все слишком близко к сердцу, ей просто не доводилось бывать на таких сборищах, вот она и придумала себе невесть что… Мы объяснимся с тетушкой-опекуншей. Может, не все потеряно? Людям со стороны нипочем не понять, как страшно то, что происходит с Эли, но мы-то знаем о проклятии! Все наши несчастья происходят неспроста, и нам нужно во что бы то ни стало заполучить для дочери этого Ашвина!
– Но если мы пойдем сватать Эли к едва знакомым людям, они подумают, что мы сошли с ума, – отвечал на это Одерик, который был огорчен едва ли не сильнее жены, однако даже в горе сохранил некоторое здравомыслие.
– Ах, да какая разница, что они подумают! – закричала Маргарета. – Ради спасения дочери я готова на всё!
И тем же вечером они отправились в гости к госпоже Кларизе и ее воспитаннику – безо всякого приглашения, без предупредительной записки. Но на что только ни пойдешь, когда единственная дочь сгорает в лихорадке то ли от любви, то ли от проклятия, то ли от Луны, вошедшей в созвездие Совы!
Позже Маргарета не раз говорила, что сразу поняла: госпожа Клариза в тот вечер была смертельно напугана поздним нежданным визитом. Одерик, напротив, утверждал, что ни о чем не догадывался и посчитал, будто хозяйка попросту им не рада, как и любой другой человек, застигнутый врасплох незваными гостями. Но в одном они сходились: усадьба Терновый Шип, где с недавних пор обитали строгая дама и ее воспитанник, показалась им крайне неуютным местом. Мебель вся сплошь старая и неудобная, из оконных щелей тянуло сыростью, а дров в камине было ровно столько, чтобы создавать в доме видимость тепла, а не его ощущение. Дряхлые нерасторопные слуги, впустившие Одерика и Маргарету в дом, не могли объясниться даже друг с другом, не говоря уж о гостях, и прибавили бестолкового переполоху.