И мирные домашние звери со всей округи были тут как тут, словно этой ночью невесть по чьему разрешению исчез их извечный страх перед лесными собратьями. Первыми пришли вольные коты и те псы, что не удостоились личной цепи. Их цепные собратья в это время рвались на свободу, завывая и лая на все голоса, так что даже в старом саду были слышно эхо их гневной тревожной песни, и многие из них уже мчались во всю прыть, гремя обрывками цепей. За ними следовали лошади и коровы, сломавшие двери своих сараев. Свиньи подрывали загоны и с визгом топтали огороды своих хозяев. Все они повиновались неслышимому призыву: встать на защиту Эли в старом саду.
– Что это? Почему они здесь? – фея в растерянности озиралась, закрывая свой темный лик звездными руками: видно, тяжкий звериный дух и запахи скотного двора были ей не по нраву.
А голоса зверей и птиц становились всё громче, всё неразделимее: уже не понять было, вой это или рев, карканье или писк. Монотонный, оглушающий, он заставлял гордую фею склониться, зажать уши, пасть на колени. А Эли, словно ничего не слыша и не замечая, стояла, закрыв глаза и опустив руки; могло показаться, будто она внезапно уснула и теперь едва заметно покачивается в такт своим мирным сновидениям. Но вот ее губы шевельнулись – и голос зверей и птиц чуть дрогнул, меняясь, приспосабливаясь к несвойственному для него звучанию.
– Уходи, создание туманов и луны, – говорила Эли, а вместе с ней – птицы и звери. – Ты не чужая нам. Леса, реки и поля давно живут в мире с твоим народом, нам нечего делить. И до людей нам дела нет. Но это человеческое дитя умеет говорить с водой и с деревом, с птицей и со зверем. Дитя стало частью наших владений, и мы знаем, что ты желаешь ему смерти несправедливо и беззаконно. Мы не люди. Нас нельзя обмануть или подкупить, и твои покровители не смеют спорить с нашей общей волей. Уходи из старого сада и не возвращайся.
– Вот, значит, как? – вскинулась фея, враз поумерившая и свой гнев, и рост. – Ну что же, признаю – убивать девчонку я права не имею, хотя в обычных случаях хватает одного только моего желания. Но раз уж за нее заступается лес…
Тут возмущенно заквакали жабы, да и птицы, считавшие своей вотчиной поля, возмущенно захлопали крыльями, так что фея поспешно прибавила:
– Ох, ладно: и болота, и поля, и все здешние помойки…
Тут дружно встопорщились коты, ощерили зубы крысы, многие из которых отличались воистину исполинскими размерами, и фее ничего не оставалось, как принести извинения и пообещать, что впредь она будет относиться с уважением к соседним владениям.
– Но как бы то ни было, – заметила она, с некоторым усилием вернув себе прежнюю высокомерную манеру говорить, – моя милость все еще в силе. Уж на нее-то я имею право! Не думайте, что спасли вашу драгоценную сопливую девчонку, – жить ей все равно недолго. Я уйду, так и быть, и она никогда больше меня не увидит. Но и счастья не обретет! Для вас она, возможно, и особенная, да только в человеческом мире ей этот дар ничего не даст. Слишком проста она для той любви, которую я ей ниспослала. Для нее был заготовлен лучший из моих подарков – ну что ж, она еще заплачет над его осколками!..
И с этими словами она бросила на землю что-то сверкающее, разбившееся с долгим тонким звоном – так звучит далекий перезвон колоколов туманного королевства, доносящийся иной раз до ушей смертных и оставляющий после себя долгую неясную печаль. А когда он затих и Эли открыла глаза, на истоптанной поляне не было ни единой живой души, да и сама фея – создание, безусловно, бездушное – растаяла без следа. Ночь, волшебным образом вместив в себя бесконечно много событий, разговоров и мыслей, отслужила свое и сменялась предрассветными сумерками.
Удивительное и страшное приключение могло показаться дурным сном, но на том самом месте, где стояла разгневанная фея, в грязи что-то ярко сверкало и переливалось всеми цветами радуги.
Эли, хорошо помнившая все, что здесь происходило и говорилось – хоть ей казалось, будто она была всего лишь безмолвным зрителем, окаменевшим от какого-то заклятия, – склонилась, чтобы посмотреть, чем же собиралась одарить ее фея.
Она долго вертела в руках странные острые осколки, прикладывая их друг к другу и так и этак, а затем с недоумением воскликнула:
– Да это же стеклянные туфли! И они должны были принести мне счастье? Несусветная чушь! Воистину, устройство ума фей непостижимо ровно настолько, насколько и вздорно!..