– Не случилось ли здесь поджога или же иного преступления?
С ответом на этот вопрос Одерик затруднился, а слуга-сплетник заметил, что тело покойной госпожи Кларизы сильно обгорело, так что никто не смог бы сказать, от чего она умерла, – да и кому бы захотелось присматриваться…
– А что же вы сами ищете на пепелище? – еще суровее спросил сударь Эршеффаль, и Одерик почел за лучшее сказать правду, как бы странно она ни прозвучала. Впрочем, о феях и прочих волшебных тонкостях он все же умолчал, тем более что сам их никогда в жизни не видал и полагался в суждениях о них лишь на слова жены.
Чужеземец выслушал его внимательно; нахмурился, когда услышал, что дочь Одерика пропала накануне той ночи, когда сгорел Терновый Шип, и что с Ашвином девушка была самую малость знакома.
– Ума не приложу, есть ли что-то общее в этих событиях, – завершил свой печальный рассказ Одерик. – Не скрою, что у меня была надежда, будто тут, на пепелище, я найду какую-то подсказку, знак, странность… Но, как видите, здесь просто горелые бревна да зола…
Господин Эршеффаль, однако, едва заметно улыбнулся – история Одерика, казалось, тронула его и расположила к мужчине, хоть тот и выглядел провинциальным простаком в сравнении со знатными иностранцами.
– О, вы ошибаетесь, когда думаете, что странностей в этом деле нет! – произнес он, и в глазах его блеснула какая-то потаенная искорка. Повинуясь его знаку, кто-то из свиты аккуратно подал небольшой сверток, который Эршеффаль принял с такой же бережностью.
Удивленный Одерик наблюдал, как осторожно чужестранец разворачивает бархат, вновь едва заметно улыбаясь, как будто содержимое даже в эту грустную минуту поддерживает в нем надежду на лучший исход.
В свертке оказался прекрасный голубь – белее снега. На лапке у него блестело золотое колечко с едва заметным узором.
– Видите ли, сударь, – сказал господин Эршеффаль, – несколько дней назад ко мне прилетел этот почтовый голубь – с их помощью мы вели переписку с покойной Кларизой.
– И что же? – Одерик непонимающе смотрел на птицу. – Она послала его незадолго до смерти?
– О, не думаю! – со значением произнес иностранец и понизил голос, как это бывает, когда готовятся сообщить нечто тайное и важное. – Дело в том, что перья голубя были испачканы сажей.
– Сажей? – переспросил Одерик. – Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что кто-то выпустил птиц из клеток уже после того, как начался пожар, – сказал господин Эршеффаль, поглаживая голубя. – А так как я почти уверен, что Кларизу убили перед тем, как поджечь дом… – тут Одерик издал негромкий возглас, а слуга-сплетник, не прекращавший подслушивать, порозовел от ужаса и восторга, – то выходит, что клетки открыл кто-то другой и сделал это, рискуя жизнью… Не знаю, способен ли на такое безумство Ашвин, – он всегда был очень разумным юношей, и решительно непонятно, зачем бы…
Слушая его, Одерик расхохотался – от облегчения, счастья и вернувшейся надежды.
– Сударь Эршеффаль!.. – воскликнул он, задыхаясь от радости. – Если во время пожара здесь был кто-то, готовый рискнуть жизнью ради голубей, то я готов поклясться чем угодно: это моя Эли! Она жива, она все еще в этом мире!
Глава 16
В жизни юного сироты Ашвина было немало путешествий и переездов. Какие-то из них оказывались будничными и скучными, какие-то больше напоминали поспешное бегство от неизвестной опасности, идущей по пятам. Но ничто из этого не походило на странствия с Эли, и именно она, так решительно и бескорыстно предложившая свою помощь, стала для юноши самой удивительной частью этого приключения.
В его затворнической жизни, наполненной тревогой и смутным ощущением грядущей беды, случалось не так уж много новых знакомств, и уж тем более там не было места дружбе, но девушка, появившаяся из леса, и впрямь отличалась от прочих людей. Она разговаривала с животными, словно каждый зверь был ее знакомым или приятелем, и пересвистывалась с птицами, охотно откликавшимися на ее песенки; поутру в карманах ее грязной одежды постоянно обнаруживались то мышки, то птички, пригревшиеся за ночь. А иной раз в теплый карман попадали птенцы или крохотные бельчата, выпавшие из гнезда, – и ради того, чтобы вернуть их на место, Эли легко взбиралась на самые высокие деревья. Юноше ничего не оставалось, кроме как стоять внизу и ждать ее возвращения, – он быстро научился определять по голосу девушки, какие дела ей кажутся важнее прочих, и, разумеется, спасение бельчат, зайчат и птенцов она считала таким же своим долгом, как и помощь самому Ашвину.