– Я ищу своего мужа, – дрожащим голосом произнесла Маргарета, про себя проклиная волшебство фей на все лады. – Его зовут Одерик, и мне сказали, что он может быть где-то поблизости… – и она неуверенно посмотрела на дворец, запрокинув голову.
– Одерик? – переспросил стражник, переглянувшись с остальными. – Тот чудак из Лесного Края, которого привез с собой господин Эршеффаль?
– Не знаю, о чем вы толкуете, сударь, – как можно тверже сказала Маргарета, пряча дрожащие руки, – но я бы хотела увидеть своего супруга как можно скорее! Мне нужно ему многое рассказать – иначе будет поздно…
Глава 20
Воистину, легче взнуздать мышей и запрячь их в тыкву, чем разобраться в своих чувствах юноше и девушке, особенно если юноша этот вбил себе в голову, что девушка влюблена в другого, а девушка убеждена, что юноше ни за что ее не полюбить.
Ашвин только и думал, как заставить Эли позабыть о волшебном принце, и при любой возможности показывал, что считает проклятие выдумкой, безобидной фантазией, важность которой преувеличена. Эли же, слушая, как он подшучивает над ее историей, говорила себе: «Он видит во мне лишь чудаковатую дикарку… Он не принимает меня всерьез!» – и становилась все печальнее. Хорошо еще, что сил на долгие разговоры у них не хватало: день-деньской они шли по заброшенным лесным дорогам, избегая людей, и лишь с наступлением темноты останавливались, не помня себя от изнеможения и голода.
Вскоре Ашвин потерял счет дням и ночам; ему казалось, что они целую вечность странствуют по бескрайнему лесу, но по-настоящему огорчала его только мысль, что путешествие это когда-нибудь закончится. Эли же, напротив, с тревогой отсчитывала каждый день их пути, со страхом ожидая, что волшебная лихорадка вернется прежде, чем она успеет привести Ашвина к стенам столицы. «Быть может, проклятие бессильно, пока я рядом с ним? – рассуждала она, пытаясь себя успокоить. – Что ж, и магия, наверное, может проявить милосердие, подарив отсрочку приговоренному ею человеку! Ах, если бы можно было не расставаться с Ашвином… Но что я скажу ему? Держи меня из благодарности при себе вечно, я буду следовать за тобой тенью, куда бы ты ни пошел? Ашвин добр, он не прогонит меня, если узнает, что моя жизнь зависит от его решения. Но разве такая жизнь будет не хуже смерти?! Я не желаю быть ему обузой! Зачем только я рассказала ему про проклятие… Теперь он насмехается надо мной и поддразнивает, как будто смешнее ничего не слыхивал. Но лучше уж выставить себя в дурном свете, чем дать ему догадаться, что он тоже часть магии фей!»
Разумеется, эти мысли привели лишь к тому, что недопонимание между Ашвином и Эли углублялось, заставляя их страдать, переживать, волноваться и, разумеется, заблуждаться в отношении друг друга все сильнее.
От остальных бед лес хранил их как мог, и в дороге они не встречали ничего опаснее грозы или трясины. Пусть ноги их были босы, животы пусты, а одежда – грязна и изодрана в лохмотья, в тени деревьев они всегда чувствовали себя в безопасности и спали на зеленом мху так мирно и крепко, как не каждый знатный господин спит под бархатным пологом своей роскошной мягкой кровати.
Оттого-то Эли сразу заподозрила неладное, когда беспричинная тревога охватила ее среди ясного дня. Всё так же пели птицы, ничуть не опасавшиеся юных путников; лучи солнца пронизывали листву, в тенистой низине журчал невидимый ручей, но отчего-то она ощутила, что ноги не хотят делать и шага.
– Постой, Ашвин! – сказала девушка чуть смущенно, ведь ей не хотелось в очередной раз выставлять себя на смех из-за своих чудачеств. – Мне кажется, что впереди нас ждет что-то плохое!
– Деревня? – удивился юноша, уже привыкший, что людские поселения они обходят десятой дорогой и приближаются к обитаемым местам лишь под покровом ночи. – Но я не слышу ни лая собак, ни голосов домашнего скота…
– Пожалуй, что нет, – сказала Эли, поразмыслив. – Однако идти нам нужно тихо и осторожно.
Послушавшись ее, Ашвин сошел с тропинки, и они, как два пугливых лесных зверька, некоторое время крались вдоль ручья, скрываясь в зарослях папоротника и дикого хмеля с головой. Завидев впереди прогалину, они припали к земле и ползли так тихо и ловко, что любой бы, кто знал Ашвина раньше, непременно поразился тому, как несколько дней способны изменить благовоспитанного юношу, доселе выказывавшего сноровку только во время танцев и вежливых поклонов.