– Я обязан выполнить мое предназначение, – коротко ответил на это Ашвин.
Разумеется, господин Эршеффаль, услыхав о предназначении, посчитал, будто Ашвин говорит о своем долге наследника королевской династии, ведь что может быть важнее для юноши, только что узнавшего о своем праве на трон? Спроси Эршеффаля еще недавно, что за человек его воспитанник, – и он, не сомневаясь, сказал бы, что мальчик очень скромен и добр, разумен и прилежен, но начисто лишен амбиций и, увы, вряд ли наделен такими полезными для будущих королей качествами, как честолюбие и властность. Впрочем, сожаления опекуна по этому поводу вряд ли были искренними – его вполне устраивало то, что война с узурпатором откладывается до времен, когда наследник возмужает и обретет достаточную твердость нрава. Кто б мог подумать, что времена эти наступят куда быстрее, чем рассчитывал господин Эршеффаль! Неудивительно, что опальный сановник, погрузившись в беспокойные раздумья, чем же обернутся для него странные перемены в характере юного принца, совершенно упустил из виду причины этих перемен – и оттого в корне неверно истолковал происходящее.
Тем временем Ашвин ощупывал корону на своей голове, словно проверяя, настоящая ли она, и лицо его при этом было не столько радостным, сколько сосредоточенным и хмурым.
– На родине вас ждет венец несравненно величественнее и роскошнее! – поторопился заметить его почтенный крестный. – Эта корона очень стара – в те времена мастера еще были не столь искусны…
– Хватит и того, что она настоящая, – ответил Ашвин с некоторой задумчивостью. – И должно быть, я теперь достаточно настоящий принц…
– Достаточно настоящий?! – воскликнул господин Эршеффаль, искренне удивившись тем ноткам сомнения, что послышались ему в голосе Ашвина. – Ваше высочество!.. Да я готов поклясться своей головой, что вы происходите из славнейшего королевского рода! Более истинного принца, чем вы, нужно еще поискать!
– Вот и проверим, так ли это, – промолвил Ашвин, решительно поднимаясь с места.
– Самое время… – дрожащим от волнения голосом произнесла Маргарета, припав к плечу Одерика. – Говорите, ваше высочество! Говорите так, чтобы вас услышали в тенях и по ту сторону туманов!
– О чем это вы, сударыня? – разволновался и господин Эршеффаль, только сейчас заподозривший, что волшебство, совершенно ему не понравившееся при первой и единственной с ним встрече, тайно проникло в его собственный дом.
– Ашвин?.. – прошептала и Эли, которая едва ли могла слышать хотя бы половину из того, что было здесь сказано, но безошибочно угадавшая, что происходит нечто более удивительное, нежели все предыдущие уловки магии, вместе взятые.
– Я, принц Ашвин, – громко и отчетливо произнес юноша, не глядя ни на кого из присутствующих, – признаюсь в том, что полюбил эту девушку, Эли. Клянусь, что полюбил ее до того, как узнал о проклятии и о том, что наша встреча была предопределена магией. Клянусь, что говорю это не из благодарности и не из жалости, – хотя до конца своих дней буду признателен Эли за то, что она спасла меня от врагов… и от прежней жизни. Клянусь, что любил ее, не зная, что она принуждена любить меня в ответ. Клянусь, что никогда не встречал девушки прекраснее нее. И чтобы никто и никогда – ни в людском мире, ни в мире фей – не усомнился, что клятвы мои правдивы, я предлагаю Эли свои руку и сердце… – тут он вздохнул и едва слышно прибавил: – Хоть и знаю, что она их не примет…
Никто – даже донельзя возмущенный господин Эршеффаль – не посмел перебить речь принца. Странная тишина воцарилась во дворце, тени сгустились… На некоторое время он стал неотличим от крошечного лесного домика среди старых яблонь – того и гляди ветви заскребутся в окна, а по полу покатятся алые сочные яблоки! И то верно – сколько ни гони лошадей, за сколькими позолоченными дверями и стенами ни прячься, а от волшебства, как и от судьбы, не уйти…
– Ну нет, ваше высочество!.. – все-таки заговорил Эршеффаль, сердито запинаясь и пофыркивая. – Это никуда не годится! Сейчас не место и не время, да и девушка эта, честно сказать, вовсе не…
– Тише! – безо всякого почтения приглушенно шикнула на него Маргарета, склонившись над Эли. – Магия не любит непочтительности…
– Оно… уходит? – спросил Ашвин, и голос его впервые предательски дрогнул.
Одерик, собиравшийся спросить то же, но от волнения лишившийся дара речи, шумно выдохнул и решился лишь на то, чтобы опуститься на колени рядом с дочерью и коснуться ее холодной руки. Она, казалось, ничего не слышала и не видела, в который раз лишившись чувств.