— Что? — На секунду Август даже застыл, удивленный тем, что собственный раб ему перечит. Глаза цвета эгейского моря недоверчиво впились в лицо мужчины. — Ты смееш-ш-шь ее защищать, Максимус?
— Я молю вас о снисхождении, господин. — Максимус не отвел взгляда, просто встал на колени и склонил голову, сцепив руки за спиной. — Если вы желаете — высеките меня, только не трогайте девушку.
И с этого момента в юношу словно вселился дух эринии*. Он был так зол, что дрожали пальцы — это заметил даже Максимус.
— Во двор, — рявкнул Август и свирепо уставился на служанку. — А ты… — прорычал он, — прочь с моих глаз.
Максимус поднялся и пошел куда велели. Он впервые опускался на колени возле столба для наказаний, но появившийся господин голосом, полным ледяной ярости, приказал встать к стене и упереться в нее руками.
А спустя несколько минут Максимус понял почему. Кнут, который Август всегда брал с собой, выходя из дома, со зловещим громким свистом рассек воздух и с силой опустился на спину. Было больно, так сильно, что едва не подкосились ноги, а руки подогнулись. Вряд ли бы он смог удержаться и стоять прямо, если бы не стена — такова была сила ударов.
Аврелий нанес ему двадцать ударов, рассекая кожу едва ли не до кости, по крайней мере так казалось в тот момент рабу. Максимус слышал его прерывистое, чуть хриплое дыхание. Несмотря на боль, туманящую разум и сжигавшую тело, он очень остро ощущал присутствие Августа за спиной. Удары были сильными, но чистыми — через месяц от них не осталось даже шрамов. Как так получилось, Максимус не знал, но зато на собственной шкуре убедился в том, что рука у его хозяина, несмотря на женоподобную внешность, очень тяжелая и твердая.
Уже через две недели он оправился достаточно, чтобы снова вернуться к своим прямым обязанностям: на нем все как на собаке заживало, да и сказывалось мастерство Августа. И тогда узнал, что Лувию Август продал едва ли не за бесценок кому-то из своих друзей.
Вел господин себя так, словно ничего и не было, и относился к своему рабу по-прежнему. Лишь однажды, когда тот мыл ему ноги, сидя подле на коленях, как бы невзначай равнодушно уронил:
— Следующая «ливия», в которую ты засунешь свой член, Максимус, лишится рук, ног, языка и глаз.
Августин намеренно исказил имя служанки, давая понять, что заинтересован в личной жизни своего раба настолько, что взял на себя труд вообще узнать имя той обреченной, которая посмела раздвинуть для него ноги. И Максимус принял это к сведению.
Больше Максимус не рисковал спать ни с кем из домашних рабынь, намотав себе на ус, что господин очень ревнив, даже если не собирается брать его на свое ложе.
Примечания:
Илот — в древней Спарте земледельцы, находящиеся на промежуточном положении между крепостными и рабами.
Полемарх — в Древней Греции один из старших военачальников, которому была поручена забота обо всем, что касалось войны. В дальнейшем понятие полемарха относится к военачальнику, на которого возлагалось и ведение самой войны.
Мора — спартанское воинское подразделение тяжеловооружённой пехоты. В разное время численность моры составляла от 600 до 900 гоплитов. Командовал морой полемарх.
Гоплит — древнегреческий тяжеловооружённый пеший воин.
Гиперборея — в древнегреческой мифологии легендарная северная страна, место обитания народа гипербореев, людей с собачьими головами.
Латрункули — древнеримская игра шашечного типа.
Кифара — древнегреческий струнный щипковый музыкальный инструмент; самая важная в античности разновидность лиры.
Домус — дом-особняк или поместье городского типа.
Ретиарий — (лат. retiarius — «боец с сетью») — один из видов гладиаторов. Снаряжение этого гладиатора должно было напоминать рыбака, его вооружение состояло из сети, которой он должен был опутать противника, трезубца и кинжала.
Перистиль — открытый внутренний двор для личной жизни семьи. Окружен колоннами, поддерживающими крышу. В перистиле обычно находилось помещение для домашних богов — ларарий или сакрарий. Впрочем, их местоположение могло варьироваться.
Писцина — водоем в перистиле или фонтан (иногда несколько разнообразных сложных фонтанов).
Эриния — в древнегреческой мифологии богини мести, в римской мифологии им соответствуют фурии.
========== Часть 3 ==========
В центральном родовом домусе, где жил Децим Аврелий, отец Августа Аврелия, было гораздо больше слуг. Максимус с интересом наблюдал за реакцией своего господина на такое обилие рабынь, сновавших по всему дому, но Август вел себя безукоризненно сдержанно, даже, по своему обыкновению, не щурился в раздражении при виде очередной представительницы женского пола.
Август целеустремленно шагал в дальнюю часть дома, где находился таблинум* хозяина. Тот вызвал его еще вчера, желая поговорить, и сегодня вечером, совершая свою каждодневную прогулку по городу, юноша решил завернуть к нему.
Децим, однако, обнаружился не в своем кабинете, а в одном из личных триклиний*, где предпочитал обедать. На небольшом возвышении три софы располагались в форме буквы «п», а между ними стоял невысокий столик. На одной из кушеток и возлежал бывший военачальник царя Леонидиона.
В отличие от своего отпрыска, он был от природы жгучим брюнетом, но седина уже тронула его волосы. Суровое выражение не сходило с его загорелого лица, и такие же темно-синие, как у Августа, глаза смотрели прямо и тяжело. Нос с горбинкой, видимо сломанный когда-то, пересекал длинный неровный шрам от зазубренного лезвия. Вполне возможно, в той схватке, в которой он его получил, Децим мог лишиться и глаз.
— Флорентий, сын мой. — Кажется, мужчина был искренне рад видеть Августа.
Максимус был не в курсе их отношений, но напряжение между этими двумя чувствовал даже он. Казалось, будто Децим опасается своего сына, что выглядело очень странным.
Август едва заметно поморщился. Третьим именем его называл только отец, и ему это определенно не нравилось. Он холодно кивнул, снимая темно-синюю бархатную накидку, кинул ее на свободную софу и сел. Максимус остался стоять позади него.
— Давай сразу к делу, — сказал младший Аврелий. — Что случилось? Ты никогда не зовешь меня из праздности.
— Разве я не мог просто соскучиться по сыну и узнать, как у него дела, чем он живет?
— Нет.
— Хорошо. — Децим вздохнул и тоже принял сидячее положение, а потом внезапно обратился к рабу: — Максимус, сходи на кухню, пусть нам принесут закуски и вино.
Максимус не тронулся с места. Он не собирался подчиняться другому патрицию, будь тот хоть самим царем, потому что принадлежал одному только Августу. Но еще он знал, что если сейчас хоть шелохнется, то дома Август снова его выпорет. Нет, конечно, суровое наказание не страшило его, скорее наоборот, но куда хуже могло оказаться иное: господин будет терзать его своим безразличием и игнорировать. Максимус ненавидел, когда хозяин не замечал его, и в такие моменты чувствовал себя предметом интерьера. Вообще-то рабы таковыми и являлись, разве что выполняли чуть больше функций, но Август никогда не относился к нему так. Да, он приказывал, обращался с ним так, как и подобает с бесправным слугой, но вместе с тем в каждом его взгляде, жесте и слове, обращенном к Максимусу, скользило странное отчужденное участие, заставлявшее воина испытывать такое чувство, будто он для него нечто большее, чем просто очередной бессловесный раб. Оно выражалось в том, что, даже если Август не смотрел на него, не видел его, вообще не был рядом или же занимался своими делами, он остро ощущал внимание хозяина, прикованное к себе. И где бы Максимус ни находился, чем бы занят ни был, казалось, будто Аврелий следит за ним и точно знает о каждом его шаге. А когда Август злился и хотел проучить его, то это участие исчезало, и вместо него возникала гнетущая пустота.