У Озмы болели спина и руки. Дважды она чуть не бросила констебля в бадью с водой, приняв его за тряпку.
Тут в прихожей появилась Зилла. Она протянула руку и дотронулась до одеяния одной из богинь, женщины с волчьей головой. Пальцы ее задержались на статуе, и Озма ощутила острый укол ревности: Зилла редко гладила дочь с такой же нежностью.
— Осторожнее с плиткой, — предупредила Зилла. Она вовсе не казалась грязной или усталой, хотя они с Джеммой весь день выколачивали птичий помет из ковров и обивки.
Пока Озма чистила мозаику, на внутренний балкончик вышла леди Фрэликс
— Твоя мать сказала, что попытается подобрать плитки взамен разбитых, — сказала она.
Озма промолчала.
— Художник, изготовивший эту мозаику, был родом с материка Гид, — продолжала леди Фрэликс — Я познакомилась с ним, когда разыскивала знаменитый храм бога Аддамана. Его культ пришел в упадок, и в приступе гнева Аддаман вызвал бурю, которая длилась три года, и потопил всю свою паству, жрецов и храм. На том месте теперь озеро. Я заплыла внутрь храма и нашла там массу интересных вещей. И вернулась домой вместе с тем художником. Я всегда возвращалась. Вода должна была излечить меня от тоски. А может, это была оспа. У меня где-то есть бутылочка с зельем, хотя, может, это та бутылочка, в которой, по мнению Джеммы, мои глазные капли. Это очень важно — подписывать бутылочки четко, чтобы легко можно было разобрать.
Озма выжала мокрую тряпку.
— Твоя мать очень религиозна, — заметила леди Фрэликс. — Похоже, она неплохо разбирается в богах.
— Ей нравится ставить свечки, — сказала Озма.
— За твоего отца? — спросила леди Фрэликс.
Озма ничего не ответила.
— Если твоему призраку нужна кровь, сходи на рынок к прилавку мясника, — предложила леди Фрэликс. — А я скажу твоей матери, что отправила тебя за кормом для птиц.
В Бриде было совершенно некуда пойти. Ни театра, ни оперы, ни даже кондитерской. Только храмы да храмы. Зилла обходила их все и каждый день зажигала сотни свечей. Она избавилась от нарядов, которые привезла с собой из Абала. Раздала уличным попрошайкам все свои украшения. Она больше не рассказывала Озме о доме и о своих планах, не объясняла, почему они застряли в Бриде, выдавая себя за добропорядочную и набожную экономку и ее сына. Теперь Зилла пользовалась только самой безобидной магией: заставляла тесто подниматься быстрее или гадала, подходящий ли будет день, чтобы вывесить белье во дворе на просушку.
Она готовила простейшие снадобья для слуг, живших на той же улице, что и леди Фрэликс. Иногда что-нибудь предсказывала, но пророчила всем только счастье и удачи. Ее приворотные зелья состояли в основном из растворенных в вине сахара и меда. Зилла не брала за них денег. Слуги из соседских домов просто приходили, рассаживались за кухонным столом и делились сплетнями. Они рассказывали истории, как мэра Брила выставили дураком — и все из-за любви; о непреднамеренных отравлениях; о том, у кого из соседей по слухам в матрасе спрятаны мешочки с золотом; кого из детей в младенчестве уронили пьяные повитухи. Зилла, казалось, не обращала на эти сплетни ни малейшего внимания.
— Леди Фрэликс — хорошая женщина, — сказала как-то Джемма. — У нее была бурная молодость. Она разговаривала с богами и ничегошеньки не боялась. А потом она приехала в Брид полюбоваться на здешние храмы и из минутного каприза купила здесь дом. Говорит, что никогда раньше не видела города, где было бы столько спящих богов. Говорит, это действует успокаивающе. Я-то сама в этом не разбираюсь — всю жизнь прожила в Бриде, никуда не выезжая.
— В Бриде и впрямь что-то есть, — произнесла Зилла. Вид у нее был сердитый, как будто слово «Брид» было ей неприятно на вкус. — Это что-то меня сюда и привело, но что это — я не знаю. Я бы сказала: это что-то умиротворяет, А Озен, боюсь, считает, что здесь скучно.
— Я хочу домой, — сказала Озма тихонько, чтобы Джемма не услышала. Мать смотрела в другую сторону, как будто тоже ничего не слышала.
У Озмы на руках появились жесткие мозоли. Это даже хорошо, что делать в Бриде было нечего. Она все свое время проводила, что-то отмывая, отчищая и выбивая. Нос у Зиллы вечно был розовый, потому что она постоянно чихала. Констебль скучал. «Смерть оказалась совсем не такой, как я ожидал», — заявил он.