— Плод, который ты сорвала с дерева, — пояснила старуха. — Теперь-то я поняла: он зрел для тебя, а не для меня. И это кое-что да значит. Если ты дашь плод мне, я его съем. Но, полагаю, ты должна отдать плод ему.
— А для чего он нужен, этот плод? — спросила Озма.
— Если я его съем, то снова помолодею, — сказала леди Фрэликс. — Мне бы, пожалуй, это понравилось. Он возвращает жизненные силы. Не знаю, поможет ли этот плод какому другому призраку, но твой констебль — только наполовину дух. Да, думаю, ты должна отдать плод ему.
— Почему наполовину? — поинтересовалась Озма. — И что произойдет, если я скормлю ему плод?
— Ты давала ему пить свою кровь, — сказала леди Фрэликс. — А это весьма мощная субстанция, ведь в твоих жилах течет кровь богини. Именно она и делала твоего констебля таким очаровательным и необыкновенным. Таким живым. Ты не давала ему позабыть жизнь и удалиться в мир смерти. Отдай ему плод.
«Дай мне то, о чем я прошу, — сказал констебль. — Хоть один кусочек. Только чтобы распробовать вкус этого великолепного плода».
Озма забрала призрака у леди Фрэликс и развязала ленточку Зиллы, к которой он был привязан. Дала ему плод и опустила на пол.
— О да, — со страстью промолвила леди Фрэликс. Они смотрели, как констебль ест плод. Сок сбегал вниз по подбородку. — Я так мечтала отведать этого плода. Надеюсь, твой констебль оценит его по достоинству.
И он оценил. Он набросился на плод, как будто сильно изголодался. Его лицо снова обрело краски. Теперь он стал выше Озмы и леди Фрэликс и, возможно, утратил часть своего призрачного обаяния. Но в остальном это был все тот же констебль, которого Озма несколько месяцев таскала в кармане. Он схватился рукой за шею, будто вспоминал, как умер. А потом его рука снова спокойно опустилась. «Странно, — подумала Озма, — как легко оказалось отменить смерть. Как будто смерть — это всего лишь очередная хитрость Зиллы».
— Озма, — окликнул ее констебль.
Озма покраснела. Ночнушка на ней была совсем тоненькой, и девушка гадала, не видно ли чего сквозь ткань. Она скрестила руки на груди. Было непривычно снова ощущать у себя женские формы.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Коттер Лемп, — сказал констебль. Он усмехался, как будто для него оказалось открытием, что она не знает его имени. — Так вот он какой, Брид.
— Это не Брид, а дом леди Фрэликс, — поправила его Озма. Констебль поклонился старухе, а та ответила книксеном. Но констебль уже не смотрел на нее, он не сводил глаз с Озмы, как будто та была опасной преступницей и в любой миг могла смыться. Или как будто она была редкостью и диковинкой и могла ни с того ни с сего исчезнуть. Озма подумала о Зилле.
— Мне некуда идти, у меня нет дома, — сказала Озма. Она и сама не осознавала, что произнесла эти слова вслух.
— Озма, дитя мое, — сказала леди Фрэликс, — твой дом теперь здесь.
— Но Брид мне не нравится, — возразила Озма.
— Тогда мы отправимся путешествовать, — предложила старуха. — Но Брид все равно останется нашим домом. И мы неизменно будем сюда возвращаться. Каждому нужен дом, Озма, даже тебе.
Тут в разговор вмешался Коттер Лемп:
— Мы можем отправиться, куда ты пожелаешь, Озма. Если Брид кажется тебе слишком добропорядочным, на свете найдется немало других городов.
— Увижу ли я ее еще хоть раз? — спросила Озма.
И вот, пока над городом, освещая крыши, всходило солнце, еще до того, как Джемма успела сойти вниз, растопить печь и поставить воду для утреннего чая, леди Фрэликс и констебль Коттер Лемп повели Озму в храм, где она могла увидеть свою мать.
Милые чудовища
Мир по-прежнему был залит темнотой. Сине-черные прямоугольники окон были прибиты к еще более черным стенам. Дверь в родительскую комнату была закрыта; оттуда раздавалось вопросительное храпение и пофыркивание, словно какой-то крупный зверь сопел в своей берлоге. Клементина Клири, вытянув перед собой руки, спустилась по ступенькам, стараясь избегать тех, которые громко жаловались, когда на них наступали. Она спала. Когда она распахнула входную дверь и покинула родительский дом, это тоже показалось ей частью сна. Конфетти из обрезков скошенной накануне травы липло к босым ступням. Луна, похожая на полустертый отпечаток пальца, не торопилась покидать небо, хотя солнце уже взошло. Клементина, оседлав велосипед, покатила к Хог-Бич.
С перил и балконов снятых в аренду пляжных домиков вяло свисали купальники и полотенца, принадлежавшие студентам колледжа и семьям из Шарлотты, Атланты и Гринвиля. Ниже по берегу бегали туда-сюда две собаки, играя с накатывающими на берег волнами. На серебристом, покрытом водной гладью изгибе горизонта виднелся серфер; на пирсе расположился рыбак в желтом непромокаемом плаще. Он забрасывал удочку, сидя к Клементине спиной.