Тогда Джереми берет лист бумаги, и Лиса дважды диктует по буквам названия каждой из книг. (Это не те названия, которые можно воспроизвести здесь. Об этих книгах опасно даже думать.)
— Можно спросить? — говорит Джереми. — Можно кому-нибудь об этом рассказать? Не Эми. Но могу я сказать Карлу или Элизабет? Или Талис? Могу я сказать маме? Если я разбужу сейчас Карла, вы поговорите с ним минутку?
— У меня мало времени, — говорит Лиса, — сейчас мне нужно уходить. Пожалуйста, не говори никому, Джереми. Прости меня.
— Это Запрещенные книги? — повторяет Джереми. Что сказала бы Лиса, если бы увидела костюм, который все еще на нем, если не считать туфель на платформе? — Вы думаете, не стоит доверять друзьям? Но я знаком с ними всю жизнь!
Лиса издает звук, похожий на болезненный вздох.
— Что такое? — говорит Джереми. — С вами все в порядке?
— Мне надо идти, — говорит Лиса, — никто не должен об этом знать. Никому не давай этот номер. Никому не говори о своей телефонной будке. Или обо мне. Обещаешь, Микроб?
— Только если вы пообещаете не звать меня Микробом, — говорит Джереми, чувствуя себя в самом деле глупо, — я ненавижу, когда меня так зовут. Называйте меня лучше Марсом.
— Марс, — говорит Лиса, и это звучит экзотично, странно и смело, как если бы Джереми только что стал другим человеком, тем, кто носит имя целой планеты, тем, кто целует девочек и разговаривает с Лисами.
— Я никогда ничего не крал, — говорит Джереми.
Но Лиса уже повесила трубку.
Возможно, где-то далеко, не здесь, есть кто-то, кто любит прощаться, но Джереми таких не знает. Друзья мрачны и красноглазы, хотя и не от слез. От недосыпа. От слишком долгого сидения перед телевизором. Вокруг рта Талис видны красные тусклые пятна, и, если бы все не были такими уставшими, то сообразили бы, что это губная помада Джереми. Карл дает Джереми пригоршню двадцатипятицентовиков, десятицентовиков, пятицентовиков и пенни.
— Для игровых автоматов, — говорит Карл. — Выиграешь — оставишь себе треть выигрыша.
— Половину, — автоматически говорит Джереми.
— Хорошо, — говорит Карл, — все это, в любом случае, из диванов твоего папы. Еще кое-что. Перестань расти. Не становись выше во время поездки.
Он крепко обнимает Джереми: настолько крепко, что это похоже на новое избиение. Неудивительно, что Талис швырнула в Карла боа-констриктором.
Талис и Элизабет по очереди обнимают Джереми на прощанье. Сейчас Талис выглядит даже таинственнее, чем когда он целовался с ней под диско-шаром. Позже Джереми выяснит, что Талис оставила свой меч под синим меховым диваном, и задумается, нарочно ли она это сделала.
Талис ничего не говорит, а Эми, конечно, и не думает молчать, даже когда целует его. Странно целоваться с кем-то, кто успевает одновременно говорить, хотя нет ничего удивительного в том, что Эми целует его. Он представляет, как потом Эми, и Талис, и Элизабет будут сравнивать свои впечатления.
Элизабет говорит:
— Обещаю записывать каждую серию «Библиотеки», пока ты в поездке, чтобы мы могли посмотреть их вместе, когда вернешься. Обещаю звонить тебе в Лас-Вегас, который бы там ни был час, когда начинается новая серия.
Ее волосы спутались, слегка пахнет кислым изо рта. Джереми пытается заставить себя сказать, как прекрасно она выглядит.
— Я напишу плохие стихи и пришлю тебе, — говорит он.
Мать Джереми выглядит страшно энергично, когда ходит туда-сюда, проверяя, не забыла ли она чего. Она любит длинные автомобильные путешествия. Ее ничуть не беспокоит, что они с сыном оставляют позади целые жизни. Она передает Джереми папку, полную карт.
— Будешь следить, чтобы ничего не потерялось, — говорит она, — положи это в надежное место.
Джереми говорит:
— Я нашел по Интернету библиотеку, в которую хочется заехать. В Айове. У них на фасаде мозаика с колосьями и со множеством голых богинь и богов, танцующих на поле. Кто-то хочет ее снести. Можно мы сначала поедем туда?
— Конечно, — говорит мать.
Отец Джереми наполнил бутербродами целую сумку. Его волосы висят абы как, и он больше обычного похож на убийцу с топором. Будь это фильмом, вы бы решили, что Джереми с матерью спасаются бегством как раз вовремя.
— Береги мать, — говорит отец Джереми.
— Конечно, — говорит Джереми, — береги себя.
Отец съеживается.
— Ты тоже береги себя.
Итак, с этим порядок. Предполагается, что все будут заботиться о себе. Почему нельзя остаться дома и заботиться друг о друге, пока Джереми хорошо себя ведет и готов ходить в школу?
— В кухне еще сумка с бутербродами, — говорит отец, — пойду принесу их.