Кто-то стоит на газоне под дубами и зовет ее. Саманта вылезает из постели, идет к окну. За волнистым стеклом машет руками мистер Коуслек.
— Саманта, Клер! — кричит он. — С вами все в порядке? Отец вернулся?
Луна светит ему в спину; кажется, свет идет сквозь него.
— Вечно запирают меня в кладовке с инвентарем! Проклятые призраки! Саманта, вы здесь? Клер! Девочки!
Няня тоже подходит к окну и смотрит вниз. Прижимает палец к губам. Из темной постели блестят глаза Клер. Саманта молча машет рукой мистеру Коуслеку. Няня тоже машет. Наверное, он их увидел, потому что почти сразу перестал кричать и у шел.
— Берегитесь, — говорит няня. — Он скоро придет. Оно скоро придет.
Няня берет Саманту за руку и ведет в постель. Они сидят и ждут. Время идет, но они не чувствуют усталости и не стареют ни на минуту.
Кто там?
Пустота.
На первом этаже открывается парадная дверь; Саманта, Клер и няня слышат — кто-то крадется. Крадется по лестнице.
— Тихо, — шепчет няня, — это Специалист.
Саманта и Клер сидят тихо. В детской темно, и воздух в камине потрескивает, как огонь.
— Клер, Саманта, Саманта, Клер?! — плаксиво бубнит Специалист. Похоже на голос отца, но ведь шляпа может подделать любой звук, любой голос. — Вы еще не спите?
— Быстрее, — шепчет няня, — забираемся на чердак, прячемся.
Клер и Саманта вылезают из-под одеяла и молча одеваются. Идут за няней. Не говоря ни слова, не дыша, она тащит их под защиту кирпичной трубы. Там темнота еще гуще, совсем ничего не видно, но они прекрасно понимают слово, которое няня произносит одними губами: «Вверх». Она лезет первой, показывая им зацепки и выпуклые кирпичи, на которые можно поставить ногу. Потом лезет Клер. Саманта смотрит на ноги сестры — поднимаются, словно дым, и шнурки до сих пор развязаны.
— Клер? Саманта? Черт, вы меня пугаете. Куда вы делись? — Специалист стоит прямо за полуоткрытой дверью. — Саманта? Кажется, меня кто-то укусил. Какая-то чертова змея!
Саманта стоит в нерешительности только секунду. И карабкается по трубе — вверх, вверх, вверх.
Монстр
Из обитателей шестого домика в поход не хотел идти никто. Лил дождь, а это означало, что поверх рюкзаков и спальников нужно натягивать мусорные пакеты, да и то не поможет. Спальники все равно окажутся мокрыми. Мокрые спальники станут вонять мочой, а палатки и без того уже воняют плесенью, и даже если удастся их поставить, на полу начнет собираться вода. Ночевать придется по трое в палатке. И только мальчику, спящему посредине, будет сухо. Остальные двое неизбежно окажутся придавленными к стенкам палатки, а как только дотронешься до нейлонового покрытия, сквозь него внутрь начнет сочиться вода.
К тому же кто-то из жителей четвертого домика видел в лесу монстра. Весь четвертый домик только и твердит об этом, с тех пор, как вернулся из похода. Для шестого домика ситуация была тупиковой. Если они не увидят монстра, ребята из четвертого домика так и останутся героями и баловнями судьбы. А если увидят… но кто же захочет увидеть монстра, пусть даже потом можно будет перед всеми этим похваляться?.. Вот никто и не хотел, кроме Джеймса Лорбика, считавшего, что монстры — это круто. Но Джеймс Лорбик был придурок, да еще и из Чикаго, к тому же у него жутко воняли ноги. И это был еще один минус похода. Кому-то придется делить палатку с Джеймсом Лорбиком и его вонючими ногами.
И даже если шестой домик увидит монстра, то четвертый-то домик все равно увидел его первым. Так что в этом нет ничего такого, подумаешь, увидеть монстра после того, как его увидел четвертый домик. А что если четвертый домик разозлил монстра? И теперь этот монстр только и ждет, когда на Поляне Почета (где сосны выстроились кольцом, окружая лысую макушку холма, и где, когда ты лежишь ночью у костра и смотришь на деревья, у тебя голова идет кругом) появятся другие дети.
— Да не было там никакого монстра, — заявил Брайан Джонс. — А если бы и был, то при виде четвертого домика сразу дал бы стрекача.
Все согласно закивали. Брайан Джонс дело говорил. Все знали, что ребята из четвертого домика — такие свиньи, что даже своего вожатого доводят до слез. Вожатым четвертого домика был двадцатилетний студент колледжа по имени Эрик, который отличался огромным количеством прыщей и писал стихи о местных девушках, работавших на кухне, — о том, что, мол, груди у них такие недоступные и при этом такие прекрасные, как тающее мороженое. Мальчишки из четвертого домика нашли его вирши и зачитали их вслух на утренней линейке при всех, включая тех самых девушек.