Зилла была в отвратительном настроении. Она пнула мертвого констебля. Пока Озма трудилась, она мерила шагами комнату и пила. Разворачивала карты и снова скатывала их в трубочку.
— Куда мы теперь отправимся? — спросила Озма.
— Домой, — сказала Зилла. И высморкалась прямо на карту. Летом ее терзала сильная аллергия. — Мы едем домой.
На седьмой день пути бандиты пристрелили слугу Зиллы Нерена. Он поил лошадей из ручья, тут-то его и убили. Зилла, оставшаяся в карете, вытащила пистолет. Она подождала, пока бандиты не подойдут поближе, а потом уложила обоих выстрелами в голову. Зилла стреляла метко.
К тому времени, как Озма успокоила лошадей, дух Нерена уже уплыл вниз по реке. У нее не было при себе лишних ленточек, чтобы тратить их на такую шваль, как бандиты. Зилла перед отъездом развязала большинство лент и отпустила духов. Когда духов слишком много, это затрудняет путешествие — они пугают лошадей и привлекают ненужное внимание. К тому же, обустроившись на новом месте, всегда можно наплести новых ленточек и наловить новых духов. Озма оставила при себе только трех любимчиков: старую злобную императрицу, мальчишку, чей призрак почему-то был убежден, что он котенок, и констебля. Но ни императрица, ни мальчик в последнее время почти ничего не говорили. До них не достучаться. А вот в констебле еще оставалось немножко жизни, а может, это было просто воспоминание о его удивленном лице и яркой-яркой крови.
«Она чудовище», — сказал констебль Озме. Он глядел на Зиллу как будто даже с восхищением. Озма ощутила укол ревности, а может, наоборот, гордость от обладания чем-то ценным.
— Она убила сотню мужчин и женщин, — сообщила ему Озма. — У нее в книжице хранится список их имен. Мы ставим в храме свечки в память о них.
«Я не помню своего имени, — посетовал констебль. — Может, я успел представиться вам с матерью, прежде чем она меня убила?»
— Ты вроде назвался Печать или Наковальня, — сказала Озма. — Или Булыжник.
— Озма, — окликнула дочку Зилла, — прекрати разговаривать с этим духом, лучше помоги мне с Нереном.
Озма с Нереном друг друга недолюбливали. Нерену нравилось щипать и дразнить Озму, пока Зилла не видит. Он лапал плоский лиф платья, под которым пряталась ее туго перетянутая тряпкой грудь. Иногда он хватал ее за волосы и приподнимал, чтобы показать, как он силен и как она мала и беспомощна.
Они обернули тело Нерена куском красного полотна, а потом закрепили его на дереве, между ветвями, намотав еще несколько слоев ткани поверх покрывала. Так обычно поступали с мертвыми, если не было времени на похороны. Что до Озмы, то она бы охотно оставила Нерена на съедение псам. А сама бы задержалась посмотреть.
«Я голоден», — сказал дух констебля. Озма дала ему маленькую мисочку с кровью и землей, собранной с того места, где умер Нерен.
Потом они поехали быстрее. Лошади боялись матери Озмы, хотя та хлестала их кнутом куда реже, чем Нерен.
Озма сидела в карете и играла с духом констебля: один загадывает предмет, а другой должен его отгадать.
«Что я вижу, назови. Я загадал, а ты води!» — сказал констебль.
— Облако, — сказала Озма. — Или мужчина в поле.
Вид из окна кареты открывался однообразный. Поля побурели и загнили на корню, а воздух был вонючий и полный пыли. Пшеница в этом году гибла от какой-то растительной болезни, как люди от чумы. В небе ни облачка. А мужчина в поле на самом деле был сломанным стволом, торчащим на прогалине и перевязанным маленькими грязными тряпочками — его поставили тут как атрибут деревенской магии. Полевой божок, отмечающий то место, где кто-то наткнулся на белый камень.
«Не мужчина, — поправил ее констебль. — Женщина. Грустная девушка с каштановыми волосами. Она немного похожа на тебя».
— Она симпатичная? — спросила Озма.
«А ты симпатичная?» — ответил вопросом на вопрос констебль.
Озма резко тряхнула волосами.
— Дамы в Абале называли меня милой куколкой, — сказала она. — Они говорили, что у меня волосы медового цвета.
«Мать у тебя очень красивая», — сказал констебль. Зилла сидела на облучке и пела про черных птиц, клюющих чьи-то глаза и пальцы. Она любила печальные песни.
— Я стану еще красивее, когда вырасту, — сказала Озма. — Зилла всегда так говорит.
«А сколько тебе лет?» — спросил констебль.
— Шестнадцать, — сказала Озма, хотя точно она не знала. Год назад у нее начались месячные. Зилла этому не обрадовалась.
«Зачем ты бинтуешь грудь?» — поинтересовался констебль.
В дороге Озма одевалась по-мальчишески и завязывала черные волосы в простой хвост. Но все равно каждый день продолжала утягивать грудь тряпицей.