— Ну как, можно привести Клеменса? — спросила на мгновение оробевшая Кармен.
— Я… — Дэвина нерешительно пожала плечами. — Я думаю…
— Я думаю, что лучше мне сейчас же пойти, — энергично заявила Кармен.
И прежде чем Дэвина успела шевельнуть пальцем, чтобы остановить ее, Кармен умчалась, оставив подругу наедине с ее сумбурными мыслями.
Но долго размышлять Дэвине не пришлось.
Клеменс появился очень быстро.
Хотя она была предупреждена, его приход так поразил Дэвину, что сердце бешено подскочило, норовя выпрыгнуть из груди и убежать.
Она хотела сказать что-нибудь осмысленное, разумное, но язык с трудом выговорил только «привет». Дэвина неподвижно сидела, уставившись в зеркало, в котором над ее собственным лицом отразилось лицо Клеменса.
— Привет, Дэвина. — Глаза были совсем черные, но огонек, горевший на самом их дне, сигнализировал, что есть надежда. — Как дела?
— Хорошо. — Мозг лихорадочно искал идеи, озарения, которые освободили бы ее от этой жуткой скованности и позволили сделать или хотя бы сказать что-нибудь толковое.
— А у меня плохо, — сказал Клеменс с кривой усмешкой, призванной, видимо, выразить самоиронию, но выглядевшей скорее жалко. — Мне чертовски плохо с тех пор, как ты покинула Кобурн. Как ты могла так поступить, а? Как ты могла сбежать прямо среди ночи, ничего не сказав?
— Но ведь все было сказано, — напомнила ему Дэвина сдавленным голосом. — Ты сам, можно сказать, меня отослал. Вспомни свои слова о том, что…
— Забудь об этом, — перебил ее Клеменс. — В ту ночь я наговорил массу ерунды. Я и слышать сейчас про это не хочу.
— Чего… чего же ты тогда хочешь? — Дэвина снова запнулась. Ну почему у него такие магические черные глаза? И почему эти глаза так странно смотрят на нее? Она совершенно растерялась. — О чем ты думаешь? — спросила она нерешительно, дрожащим голосом, когда лицо Клеменса стало приближаться к ее лицу.
— О том, что я тебя люблю. — По крайней мере, и его голос был не более решительным, чем у нее.
— Ты уверен? — Дэвина попыталась унять дрожь своих рук.
— Абсолютно. — Клеменс взял ее за руки и привлек к себе.
А потом уже не имело никакого значения, как она себя чувствовала, дрожала ли, нервничала или задыхалась. Клеменс одним-единственным поцелуем освободил ее тело от всех забот и наполнил душу страстью, способной спалить дотла.
Откуда-то издалека донесся голос, что-то ей кричащий.
Дэвина, не отпуская от себя Клеменса, схватила щетку и бросила ее в направлении двери. Голос сразу смолк. После этого в костюмерной надолго воцарилась тишина.
Дэвина тесно прильнула к Клеменсу. Запах его кожи будил воспоминания о том воскресном дне в Мэнори, когда они впервые любили друг друга.
Здесь, в маленькой костюмерной, в их распоряжении имелся лишь узенький диванчик, на котором Дэвина отдыхала перед выступлением. Для двоих этот и без того не слишком удобный предмет мебели практически нельзя было использовать, но это было все же лучше, чем жесткий пол.
К тому же поцелуи и ласки Клеменса не оставляли Дэвине времени задумываться о бытовых неудобствах. Было столько всего более важного и гораздо более прекрасного, чем слишком узкий диван.
Кожа у Клеменса была горячая. Когда Дэвина проводила по ней пальцем, она видела, как топорщатся мелкие волоски.
Он наслаждался ее ласками точно так же, как и она — его, и они никак не могли насытить друг друга.
Когда же Клеменс наконец, спустя целую вечность, заполненную сладким предвкушением, полностью соединился с ней, последняя связь с реальностью утонула в море чувственности, в водовороте страсти.
Достигнув вершины, Дэвина обхватила его за шею и крепко прижала к себе, чтобы каждой клеточкой своего тела прочувствовать его возбуждение.
— За это я согласился бы даже на кругосветное путешествие, — пробормотал Клеменс, немного отдышавшись. — Слышишь, Дэвина? — хриплым голосом спросил он, поскольку она не шевелилась. — Я готов в ближайшие годы жить на чемоданах, если тебя это устроит. Только не говори сразу нет.
— Я и не говорю. — Дэвина млела от счастья. Забыв про габариты диванчика, она чуть отодвинула Клеменса от себя. Приземление оказалось довольно болезненным.
— Что ты там внизу делаешь? — смеясь, поинтересовалась Дэвина, когда Клеменс начал со стоном потирать ушибленные места.
В следующее мгновение Дэвина уже лежала рядом с ним.
— С этого момента твое место — рядом со мной, — ухмыльнулся он и притянул ее к себе, прежде чем она запротестовала.