Глава 11
Как только рассвело, отправились мужики искать Капу, и нашли его у Любимы. Место тихое, река там всегда сбавляет обороты, течение затихает и образуется большая заводь, спокойная вода которой напоминает зеркало, то темное, то светло-голубое, в зависимости от времени года. Дальше река разбивается на два рукава: основной катит свои быстрые воды дальше по прямой, а малый уходит в лес и становится маленькой речушкой Крупой. Берега там сплошь поросли ивняком, который ранней весной заготавливают на корзины и мережи. Подогнали телегу, Капу погрузили и повезли к переправе. Подмораживало. Грозное небо собирало тучи и готовилось к снежной атаке. Последний раз в жизни переправлялся Капа на пароме. Мокрый, холодный, с ободранным лицом лежал он на телеге, укрытый старым одеялом. На том берегу собрались люди. Капу жалели, бабы плакали, мужики молча курили.
– Эх, Капа, Капа, безотказная душа, дал себя уговорить. Хорошо хоть Маринка живая осталась.
– Так ему бы тоже за трос, а он, наверное, лодку хотел удержать.
– Да разве в такой воде удержишь. О себе надо было думать.
– Что с него взять-то!
Маринку никто не осуждал, поражались, как ей, пятнадцатилетней девчонке, удалось удержаться за трос, не каждый бы мужик сумел выбраться живым, окажись он ночью в ледяной воде. Перевезли Маринку домой. Плохо ей. Жар у нее. В беспамятстве раскинулась она на своей узкой девичьей постели. Фельдшерица осмотрела Маринку и сказала:
– Марья Яковлевна, дело плохо. Надо ее в больницу.
– Не пущу! – Марья Яковлевна повалилась на дочь. – Не пущу!
И как её не уговаривали, всё без толку. Тогда договорился Сергей Николаевич с председателем колхоза, и на машине отправил фельдшера в район за врачом.
А Маринка бредит: опять она в воде и слышит, как Капа жалобно говорит ей: «Помираю», и она протягивает ему руку: «Капа, я тебе помогу, держись», но рука не дотягивается, и уже нет рядом Капы, лишь зловещий шепот: «Помираю».
– А-а-а-а, – кричит Маринка. – Помогите!
Не находит себе места и Васька. Ушёл он из дома, бродит по графской аллее. Болит и ломит избитое тело, но он не обращает внимания, лежать в постели он не может, синяки заживут, а вот Капу уже не вернешь, да и Маринка! Ох, эта Маринка. И зачем она побежала к Вьюге. Разве подвластно той, что-то изменить. Это он Васька во всем виноват. Зачем только он стащил этот барабан! Кому чего доказал. Дурак! Да лучше бы батька забил его до смерти. Пришёл Мишка. Ни единого слова не сказал другу. Так в тишине и ходили, пока не стемнело, да и замерзли сильно, поэтому также молча разошлись по домам. К вечеру из района приехал врач, осмотрел Маринку и велел собирать её в больницу. И опять Марья Алексеевна кричит: «Не отдам».
– Слушайте, – сказал Сергей Николаевич доктору, – оставьте девочку дома, я договорюсь с председателем, будем вас сюда возить.
– Вот я вам удивляюсь! У нее пневмония, переохлаждение, наверняка еще почки проявятся, такие отеки на ногах, а вы «дома». Она серьезно больна, её надо наблюдать врачу, а не фельдшеру.
– Поймите, единственная дочь, боится отправлять ее в больницу.
– Вот именно, единственная!
Долго спорили, в конце концов, написала Марья Яковлевна отказ от госпитализации и взяла тем самым всю ответственность за лечение дочери на себя. Договорились, что фельдшер будет выполнять все предписания врача, а он через день приезжать в село и осматривать Маринку.
В понедельник хоронили Капу. Много народу собралось на кладбище. Мишка и Васька не пришли, закончились каникулы. Сергей Николаевич не разрешил школьникам прогуливать уроки и идти на похороны. Он рассудил, что ни к чему усугублять ситуацию. Про барабан все дружно забыли. Стоя у могилы, сельчане вспоминали Капу, его доброту и безотказность, его трудолюбие, говорили о его героизме на войне. А у Мишки не шла из головы Маруся и её платочек красненький. И как могло случиться, что пережил Капа тоже, что и она перед смертью. Совпадение или судьба? И такая тоска опять напала на него, что ближе к вечеру побрёл он к реке. А там, у переправы сел на скамейку, где совсем недавно говорили они по душам с Капой и стал смотреть на дом Вьюги. Со вчерашнего дня земля укрылась снегом. Кое-где ещё проступали клочки чёрной земли и топорщились остатки пожелтевшей травы. Закрайки реки затянулись льдом. Но сильное течение ещё пробивало себе дорогу и тянуло за собой снеговую кашу. Вперед, только вперед. Ведь совсем скоро встанет лёд на реке и придется воде подчиниться зиме до весны.
Не сводил глаз Мишка с того берега, но вот открылась калитка и быстрые ноги спустились по тропинке и остановились у самого края реки: как раз напротив Мишки. Вьюга прижала руки к груди, и он скорее догадывается, чем слышит, как кричит она: «Миш-ка»! Стоят они напротив друг друга и река такая сильная, как будто живая, торопится и шумит, и шепчет. Но она равнодушна к людям. Она не замечает их. Это они, люди ищут в её водах кто смерть, кто радость. Она их не зовёт, у нее своя дорога.
После кладбища отправились сельчане в Капин дом на поминки. Накрыты столы. Капу поминали молча. Ровно в полдень вышли старухи на дорогу. Встали лицом к той стороне, где кладбище. Сделали несколько шагов и опустились на колени. Поклонились лбом до земли, тяжело поднялись на ноги, а на дороге остались куски хлеба. Опять низко поклонились и дальше пошли. Повторили так три раза. Потом ушли в дом. На дороге в трех местах остался хлеб. Это обычай. Подобным образом поступают, чтобы приманить душу умершего, в последний раз ночью прийти к себе домой поесть. Поминки закончились. Женщины убрались в доме, закрыли дверь на замок, а ключ положили под стреху. Все разошлись, в сумерках осиротевший дом остался ждать хозяина. Приходил Капа или нет, знает только он. Но к утру не одного куска хлеба не оказалось на дороге, и ни одного следа не было на снегу у калитки дома.
Глава 12
Сильная Маринка пошла на поправку. Ребята в классе договорились, что будут к ней ходить по очереди, проведывать и носить домашнее задание. Только Вьюге Марья Яковлевна разрешила заходить каждый день. Как-то раз пришли и Васька с Мишкой. Зашли и встали у порога. В руках шапки. На румяных от мороза лицах робкое выражение. Боялись увидеть Маринку. А увидели и расплылись в радостных улыбках. Ну, похудела немного, ну, темные круги под глазами. Так это не страшно! Дело поправимое. Самое главное, что остались такие же озорные глаза и ямочки на щеках. Уж когда заговорила, так и вообще все сомнения прошли – все такая же трещотка!
– Раздевайтесь, проходите! – крикнула им Маринка. У нее постельный режим. Вставать доктор запретил строго настрого. Уколами мучают, и таблетки горстями заставляют есть. Самое противное – это перевязки на руках. Бинты прилипают. И без рук очень плохо. Ничего не может делать сама. Вот Вьюга помогает, мамке больше всех достается.
Вьюга с удивлением посмотрела на Маринку. Как она оживилась. А потом подумала: «Ваську увидела, из-за него».
– А мы вот – тебе принесли. – и Мишка положил на стол бумажный кулек. В нем конфеты.
Васька подошёл к кровати и на одеяле перед Маринкой появились два яблока. Достал их Васька из кармана, а сам глаз не сводит с Маринки.
– Осенний сорт, – пояснил, – долго хранится.
Маринка тоже внимательно посмотрела на Ваську, как будто ощупала его взглядом. Она уже знала, что был Васька сильно бит отцом, и увидев на лице след от ремня, быстро отвела взгляд в сторону. Тяжело вздохнула и сильный приступ кашля согнул ее пополам.
– На, попей тепленького. – Вьюга протянула подруге стакан с питьем. Мальчишкам жалко Маринку, они переглянулись и опустили глаза.
Маринка взяла стакан перебинтованными руками и попыталась отпить глоток, но не смогла, кашель не дал.
– Ребята, потом еще зайдете, когда будет ей легче.
Они скомкано попрощались и вышли на улицу. Навстречу им торопилась Марья Яковлевна.
– От нас? – спросила она.