Я вытаращилась на экран. Подползла к нему. Колотила по клавишам, вводила коды сброса, потом системные, но так ничего и не добилась. Я больше не могла управлять компьютерной сетью собственного дома. Контроль над ней взял округ. Вообще над всем. Чертыхаясь, я вновь поднялась и нетвердой походкой направилась к входной двери.
— Ах ты маленький сукин сын! Неврозы!
Пошарив в поисках арбалета, я распахнула дверь, и порыв холодного воздуха швырнул мне в лицо прошлогодние листья. Я посмотрела сквозь пальцы, чтобы прицелиться, намереваясь проткнуть крохотную задницу этого типа, однако замерла, увидев вокруг ворот множество мигающих огней. В том числе и на его мотоцикле.
А потом зазвучал гудок.
Он склонился, разглядывая нечто вроде экрана на своем мотоцикле, совершенно не замечая ни меня, ни моей ярости. Затем, сорвав шлем своего защитного костюма, швырнул его оземь. Обругав мотоцикл, он пробежал шага три вперед и пнул злополучный шлем метров эдак на тридцать вдоль подъездной дороги.
Плохая идея. Когда шлем пролетал мимо ворот, вспыхнуло еще больше огней.
— Внимание! — завопил дом. — Периметр вооружен! Не пересекать означенных границ! Дом на карантине!
И словно для пущей убедительности по шлему ударил красный луч лазера. Тот пролетел еще метра три вдоль дороги и приземлился, уставившись на нас дымящейся дырой точно по центру щитка.
— Что за… — Фокс двинулся было к нему, но остановился, услышав мой окрик.
— Не смей! Он выстрелит и в тебя.
Медтехник обернулся, недоверчиво посмотрел на меня, снова взглянул на дыру и спросил:
— Что это за охранная сигнализация?
Повышенная, конечно же, — именно такую мне пришлось поставить.
— Слушай, я здесь совершенно одна, — попыталась я объяснить. — А люди… Они ведь не читают знаков. Или полагают, что это пряничный домик, и пытаются отломить кусочек.
В прошлом октябре я поймала тут одних с пикника: они хотели приготовить барбекю из моего красного ставня. На обед, мерзкие каннибалы.
— Ну так выруби ее!
— Я не могу.
Лицо его потемнело, оттенком теперь вполне соответствуя низкому небу за его спиной.
— Слушайте, леди, я просто обязан умотать отсюда! У меня вечером свидание!
— Не я первая начала!
Вместо ответа он закинул ногу на мотоцикл и попытался его завести. Не добившись успеха с ключом зажигания, он заехал ботинком по решетке сбоку двигателя.
Он так и не поехал.
До меня донесся голос. Не знаю уж, что ему там сказали, но он снова начал ругаться на чем свет стоит, только на этот раз еще громче. Затем соскочил с мотоцикла, пнул переднее колесо и глухо зарычал, когда машина разок вздрогнула и подножка поддалась. Очень медленно машина завалилась набок.
Ух ты! Сколько в нем весу-то? Килограммов двести?
По-видимому, запас ругательств он исчерпал, ибо погрузился в молчание. Плечи его поникли. Наконец парень повернулся ко мне:
— Они сказали, что отключили мотоцикл. Черт, я здесь застрял.
Это взбесило бы меня еще больше, не имей он после всего произошедшего столь жалкий вид. Я уставилась на него, на один блаженный миг даже позабыв о чесотке.
— Что?
Взор его был обращен на землю. Он облизнул кольца на губе.
— Они… э-э, они сказали, что пока не знают, обычный ли это штамм ветряной оспы. Их беспокоит, что я могу ее подцепить. Или передать кому-нибудь. Так что я тоже на карантине.
Я возвела очи к быстро чернеющему небу.
— Ай-яй-яй, вот же дерьмо. Чертовски жаль это слышать. Всего хорошего, Фокс. — Я развернулась к дому.
— Эй!
Я остановилась.
— И что же мне теперь делать?
— Я-то откуда знаю? — пожала плечами я. — Поставь палатку или что-нибудь в этом роде.
— Леди! У меня нет этой чертовой палатки. У меня нет никакого походного снаряжения. И вы только посмотрите на небо. Приближается долбаная пурга. Я просто замерзну насмерть.
— Если разрешить тебе занести все это внутрь, — я описала рукой круг, как бы заключая в него все роскошное одеяние Фокса, — тогда умру я. Тебе нельзя заходить, если только ты не наденешь защитный костюм.
И мы оба поглядели на поверженный шлем — в любом случае теперь находившийся за пределами досягаемости, будь он хоть трижды целым.
В конце концов, мы достигли компромисса.
Ну, это я так называю, у него же для этого нашлось несколько иное выражение, которое я не буду здесь приводить.
Я все-таки впустила его, но сначала заставила снять защитный костюм. Затем остальную одежду и побрякушки. А также все имплантанты. Покончив с этим, он стоял, прикрывая руками пустые штепселя, а вовсе не пах. Наверное, он чувствовал себя более обнаженным без устройств, нежели без одежды.