— Так я и думал. Позавчера я видел Дармона, мы говорили о вас, и он мне сказал: «Она не отличается безупречной красотой, но способна за десять секунд убедить всех в обратном».
В устах Сендстера эта цитата звучала комплиментом. Я сделала вид, что восприняла его как таковой, притом сделанный в тонкой форме. Сендстер вообразил, будто его поощряют к скабрезным рассуждениям, и пошел еще дальше: под видом галантной похвалы он позволил себе отпустить колкость:
— У вас потрясающая грудь, что правда, то правда. Небось, благодаря силикону?
Его толстокожее остроумие начинало действовать мне на нервы. Я решила положить этому конец:
— А ваша пошлая наглость богатого хама — она, небось, прет из вас благодаря коллагену?
Вместо того чтобы оскорбиться, он подлил себе еще виски. Вслед за чем сменил тему, и тут уж пошел серьезный разговор. Согласно опросам, у Миттерана были все шансы смести с дороги и Барра, и Ширака. Весь Париж уже знал, что Дармон получит Министерство здравоохранения. Высокопоставленные чиновники из крупных лабораторий либо писали, либо звонили ему. И то же самое наблюдалось у всех партнеров правительства: каждый из них реанимировал свои связи. Вот почему «Пуату» не намерена ждать июня-месяца, чтобы взять на работу подружку нового министра, — это породит ненужные сплетни. Уже завтра меня примет главный менеджер по кадрам. Я буду работать в пресс-службе президента компании, в должности чиновника по особым поручениям. Эта абсолютно безликая формулировка очень нравилась Сендстеру.
— Проще говоря, вы будете подчиняться непосредственно мне. Ваша зарплата составит 30 000 франков в месяц плюс кредитная карта фирмы «Пуату». По ней сможете получать до 100 000 франков ежемесячно.
До сих пор я верила, что у меня есть принципы. Но тут поняла, что лучше мне поскорее вырыть яму в земле и закопать их поглубже. Для немногих избранных власть была неотделима от пещеры Али-Бабы, и вот они, бог знает почему, приглашали меня войти туда. На какой-то — очень короткий — миг я подумала об отце, не таком уж наивном, каким он казался, и ясно видевшем Францию с изнанки. Однако его мораль никак не соответствовала нынешней ситуации, и я ограничилась тем, что устремила на Сендстера насмешливый взгляд. Неужели я надеялась, что легкая ирония придаст моей сговорчивости хоть какой-то оттенок высокомерия? Если так, то он быстренько поставил меня на место. Причем с сильным английским акцентом. Когда его нервировали, сразу было понятно, что французский ему не родной:
— И нечего на меня так смотреть. Можно презирать человека, но нельзя презирать его деньги.
Да, от его маленьких прищуренных глазок ничто не ускользало. Он оценил меня в энную сумму, и плевать ему было на мои переживания. Отныне он числил меня среди своих подчиненных и не собирался долго терпеть мои кичливые замашки. Он заговорил таким жестким тоном, что я даже покраснела от стыда. Он воспользовался и этим, чтобы окончательно раздавить меня:
— Вы еще способны краснеть, как это трогательно! Но ничего, это скоро пройдет. Лично я уже давно разучился.
Мне была приготовлена квартира этажом ниже. Сендстер проводил меня туда даже не сняв шлепанцев. Чтобы избавить себя от труда пройти пятнадцать ступеней, он вызвал лифт, но при этом вручил мой чемодан дворецкому, которого заставил спускаться по лестнице. Я ненавижу эти мелкие проявления барского хамства и потому поблагодарила слугу преувеличенно горячо. Как все самонадеянные выскочки, не понимающие, что следует быть любезными с людьми, которых встречаешь на подъеме, хотя бы из страха встретиться с ними, когда упадешь вниз, Сендстер раздраженно закатил глаза. Потом он принял свой любимый тон — тон полковника Бруйяра[21], таинственный до ужаса:
— «Пуату» владеет многими квартирами в этом доме. Жильцов вы наверняка здесь не увидите. Большинство из них живет за границей, и улица Любек служит для них перевалочным пунктом. Не пытайтесь узнавать их имена. Если встретите кого-то на лестнице, не заводите никаких разговоров. Я не скажу, что нужно отвергать все без исключения конфиденциальные признания, но будьте осторожны: в некоторых сферах выслушивать их так же опасно, как и высказывать. Люди, которых мы поселяем здесь, не стремятся кричать на каждом углу, что они обитают у торговца бактериями…
Эта формулировка меня сразила наповал. Очаровательный акцент Сендстера несколько смягчал ее нелепость, но он произнес ее абсолютно спокойным тоном человека, изрекшего очевидную истину. Защищать незащищаемое или порочить любимое — он обожал такие провокации. А это было именно провокацией. Сендстер избрал медицину по призванию и, будучи любителем приключений, уже в 20 лет специализировался на колониальных патологиях. В Кении в конце 50-х годов он заработал себе громкую репутацию борца с лихорадкой Денге на горных плато близ Килиманджаро. Затем поступил в одну из английских лабораторий и следующие двенадцать лет работал над проведением вакцинаций в Африке. Говоря об этом периоде, он, англичанин, непрерывно игравший роль типичного англичанина, эдакого мрачного шутника, любил называть искоренение рабства одним из главных бедствий XX века. В 1970 году, возмущенный поведением британских властей во время войны в Биафре, он отказался от своей медали МВО (Member of the British Empire), переехал во Францию и поступил на работу в «Пуату», тогда еще совсем скромную лабораторию. Для нее он создал гигантский рынок сбыта — настоящую империю — в Африке, и вот уже двадцать лет это предприятие и он сам держались на гребне успеха. В настоящее время этой империей владела горстка фактических ее хозяев — профессиональных финансистов; правда, в отличие от них, он хорошо знал, что такое бактерия. И мог рассуждать на эту тему как истинный специалист, когда хотел облить грязью своих соперников. Однажды, гораздо позже, он нарисовал мне портрет Поля Сен-Клода. Это была убийственная оценка:
21
Полковник Бруйяр — псевдоним французского писателя, автора шпионских романов Пьера Нора (1900–1985).