Мы осмотрели гробницы Рамзеса И, Аменхотепа IV, Тутмоса III и прочих египетских властителей. «Проф» читал иероглифы так же легко, как мы по-французски, и при нем все сразу становилось понятно: полотнища ткани, плотно облегавшие бедра, означали, что перед нами бог, который не двигается с места, тогда как повязки людей развевались на ветру; глаза иноземцев были обведены голубым контуром; на саркофагах, где были похоронены женщины, рисовались бледно-желтые женские фигурки, мужские же были окрашены в охряные тона… Наш старик веселился от души, высмеивая хвастливые надписи, превращавшие любую мелкую стычку в грандиозную битву, однако Герьерша на все отвечала только кислой улыбкой, а ее коротенькие фразы, произнесенные сквозь зубы, без всякого намека на интонацию, звучали как незаконченные, словно она приберегала продолжение своих мыслей для более подходящего случая. Едва мы выходили из пирамид на свет, как она спешила надеть черные очки и косынку, дабы укрыться от охотников за автографами, которые никто и не думал просить у такой важной птицы. Наконец мы выбрались наружу из пирамиды какого-то очередного Сети, и только я подумала, что благодаря нашему замечательному гиду провела чудесное утро, как наша героиня совсем взбеленилась. Ее зачумленный секретарь, ожидавший у входа с мобильником в руке — я так думаю, на случай, если вдруг позвонит Спилберг из Голливуда! — что-то прошептал ей на ухо, и мне показалось, что она сейчас отхлещет его по щекам. Она даже заикаться начала от ярости.
— Чтобы я… пошевелилась? Эти бандиты требуют, чтобы я пошевелилась! Это в каком же направлении? Сверху вниз? Или справа налево?
Сети, наверное, до сих пор смеется над этой сценой: кто-то из Chanel позвонил ей с просьбой погладить две-три детские головки в ближайшем дуаре, где их гуманитарный филиал собирался открыть второй диспансер. Побушевав секунд двадцать, дама успокоилась, завладела мобильником и ледяным тоном истинной звезды лениво, что называется, через губу, продекламировала свой монолог, как великая актриса, оскорбленная тем, что должна произносить столь жалкий текст перед столь тупой публикой:
— Вы меня утомляете. Данный визит не предусмотрен нашим договором. Вы плохо владеете своей профессией. Если вам угодно, чтобы я рекламировала ваш новый бидонвиль, обсудите иные условия контракта с моим агентом. У меня все.
С этими словами она вернула мобильник своему пажу, приказала ему срочно вернуться в Луксор и уладить это дело до ее приезда. После чего экскурсия продолжилась, но дама, хоть и по-прежнему неразговорчивая, вдруг стала необыкновенно внимательна, заулыбалась ироническим комментариям нашего гида и вообще стала явно наслаждаться прогулкой, как будто ей требовалось выплюнуть немного яда, чтобы прочистить горло и нормально начать день.
На обратном пути мы вернулись в город по суше: нам хотели продемонстрировать новый мост через Нил. Переправившись на другой берег и заранее приуныв от перспективы просидеть весь день одной, я пригласила нашего гида пообедать со мной в гостинице, у бассейна. Он с извинениями отказался: его ждали в храме Карнака, где какой-то нубиец, работавший на раскопках Красной Молельни, стал жертвой солнечного удара. Коринна Герье была потрясена:
— Как! Разве у негра может быть солнечный удар?
Эта реплика, произнесенная ее бесстрастным, ровным голосом, прозвучала как наивная провокация в духе Марии-Антуанетты, советующей есть пирожные тем, у кого нет хлеба. Окончательно потеряв терпение, наш гид заткнул ей рот:
— Ну да, представьте себе, совсем как у белых. Которые, между прочим, едят бананы, совсем как негры.
Доказав таким образом, что им руководит любезность, но отнюдь не рабская услужливость, гид тотчас заверил Герьершу, что все это не так страшно. Тем не менее она была оскорблена и по возвращении в отель ушла не попрощавшись. Старик изничтожил ее вконец, сказав:
— Это вы так на нее подействовали. Она считает, что никто не имеет права быть красивой рядом с ней.
Джентльмены, способные на такой комплимент, на улице не валяются, и я вручила ему 500 франков. Кажется, он счел такую сумму чрезмерной, но я, не вдаваясь в подробности, заверила его, что для фирмы «Пуату» это сущие пустяки. И снова начала уговаривать его отобедать со мной. На его месте я, всегда готовая променять худшее на лучшее, уступила бы без колебаний, но эти тонко воспитанные, деликатные господа преклонного возраста требуют большего внимания, и мне пришлось долго обольщать его улыбками; наконец он сдался. Это была удачная мысль: пока нам накрывали на стол, появился Дармон.