Их встреча сопровождается откровенной любовной игрой: змей берет ее за белые груди, целует в сахарные уста, «руки в пазуху кладет». Это нравится красавице, но не нравится славянскому богатырю, который оскорбляется за ее честь. Как истинный рыцарь, он вызывает на поединок и убивает змея, убивает страсть, убивает любовь. Опечаленная женщина попрекает незваного заступника:
Впрочем, богатырь не остается в долгу и величает ее «сукою-волочайкою».
Русский Эрос знает и другую, темную сторону любви. Зачастую змей оборачивается обидчиком, насильником, вором, похищающим чужую красоту. Он своевольно крадет из зеленого сада молодую девицу и уносит ее на сорочинские горы, в глубокие пещеры белокаменные, где у них рождаются дети — «змееныши», которые «высасывают кровь горячую» из белой груди матери. Она сохнет на глазах и душа в ней «чуть полуднует». Славянский богатырь вызывается спасти несчастную, как будто с другим ее ждет лучшая участь. Он разыскивает змея, отрубает ему голову, разрывает на куски детей, а молодую женщину приторачивает к седлу и везет на княжеский пир. На пиру князь предлагает богатырю жениться на спасенной, но тот наотрез отказывается:
Уже в старинной былине заключается трагическая антиномия русского Эроса: если страсть, то непременно роковая, если любовь, то непременно гибельная. На каждом шагу русский Эрос сталкивается с жестким противодействием кровного родового начала. Убийство змея есть реакция на вторжение другого в запретную сокровенную область, которая ему не принадлежит. Это значит, что змей происходит из иного рода, и его любовь оказывается изначально преступной, изначально преследуемой, изначально обреченной на смерть.
Византийский хронограф Лев Диакон в своей «Истории» пишет, что среди ромеев бытует представление о славянском народе как «сражающемся в пешем строю и не умеющем ездить верхом». Действительно, славяне предпочитают биться «со своими врагами в местах, поросших густым лесом, в теснинах, на обрывах» (Маврикий), и лихая конница в таком бою им ни к чему. Древняя славянская рать есть рать преимущественно пешая, облаченная в скудную одежду: «иные не носят ни рубашек, ни плащей, а одни только штаны, подтянутые широким поясом» (Прокопий Кесарийский).
Напротив, в русской волшебной сказке змей, прежде всего, «представлен всадником» (Пропп). В облике всадника является в стольный град Киев и былинный змей, которого к тому же сопровождают весьма необычные спутники:
Есть расхожее мнение, что змей обретает в былине реальные черты половецкого кочевника, известного своим коварством и вероломством. При этом упоминается, что древнеармянский историк Матвей Эдесский отзывается о половцах как «народе змеином», что второе прозвище змея Тугарин происходит скорее всего от имени половецкого вождя Тугор-кана, что победа над степняками в 1112 году у реки Сольницы изображается в миниатюре Радзивиловской летописи как поражение змея. Из этого делается однозначный вывод: «змей был символом степняков-половцев».
Между тем, тотемом степной орды является не змей, а лебедь или гусь. Потому и бытует другое название половцев — куманы («кум» означает «лебедь»). Потому и творец «Задонщины» традиционно сравнивает орду Мамая с лебединым и гусиным стадом. Потому и поныне рассказывается старинная сказка, как гуси-лебеди уносят непослушное дитя за темные леса. Нет, былинный змей не имеет никакого отношения к степному роду: половцы не страдают офиолатрией.
Защищая «степную теорию» происхождения Змея Тугарина (Тугоркана), современные исследователи утверждают: «В летописи под 1097 г. говорится о том, что союзник Тугоркана Боняк, очевидно, с целью гадания начал в степи выть по-волчьи: „И волкъ отвыся ему и начаша волки выти мнози“. Былина не забыла волков» (Рыбаков). При этом никак не объясняется, почему Змея Тугарина сопровождают именно два волка, именно два ворона?