Эпический певец знаком со скандинавской мифологией не понаслышке: он постоянно общается с варягами, для которых образцом идеального властителя, идеального воина, идеального «мастера песни» является верховный ас Один. В небесном жилище Валгалле этот ас восседает за пиршественным столом, уставленном жбанами с «медвяным питьем». Перед ним кружатся два волка, выпрашивая мясо дикого вепря, а позади «два ворона сидят у него на плечах и шепчут на ухо обо всем, что видят и слышат» («Младшая Эдда»). Эддический миф о вещих воронах, каждое утро сообщающих Одину последние новости со всего света, известен древним славянам, которые даже изготовляют стальные кресала с ажурными рукоятями, где изображаются две хищные птицы и бородатый мужчина между ними. Этот миф проникает и в русскую народную сказку, где многоглавый змей, оседлав волшебного коня, выезжает на калиновый мост с черным вороном на плече и ощетинившимся хортом (волком) позади.
Итак, два волка, два ворона сопровождают и верховного аса Одина, и былинного змея, Змея Тугарина, который скачет на коне, обладающем к прочему и волшебными свойствами:
Летучий конь Змея Тугарина подобен лучшему коню Одина по кличке Слейпнир (Скользящий), который мчится, скользит по небесному мосту Биврест — трехцветной радуге, которая повсеместно в народных преданиях уподобляется змее, опустившей жало в воду (Зеленин), иногда изображается в виде трех змей, к примеру, на щите Агамемнона («Илиада») и «рассматривается как символ единства неба и земли» (Генон).
«Синкретическая правда» былинного творца заключается в том, что здесь образ реального варяга, реального всадника, поспешающего в стольный град Киев, нераздельно сливается с образом Одина, скачущего меж облаков на судбище богов (оба, кстати, спешат на судное, сакральное место). Эта «правда» тем более правда, что для славян появление вооруженных варяжских всадников оказывается чем-то из ряда вон выходящим: до этого они разводят лошадей главным образом для земледельческого труда.
К тому же образ Змея Тугарина нераздельно сливается и с образом его коня, обладающего огненными крыльями. «Огненный змей, — поясняет академик Борис Рыбаков, — был устойчивым символом степных кочевников, набеги которых сопровождались заревом пожаров». Далее поэтическое воображение рисует впечатляющую картину: среди пылающей деревни несутся на скакунах грозные степняки, а за ними змеятся, возносясь к небу, языки пламени, наподобие огненных крыльев.
Это объяснение было бы правдоподобным, если бы не одно обстоятельство: чудесные былинные крылья являются и огненными, и бумажными одновременно. Такая невозможная возможность существует, когда речь идет о различных свойствах одного и того же предмета. Издревле на Руси бумажной называют хлопчатую ткань: «а бумагу де хлопчатую сеютъ, а изъ той бумаги делаютъ кумачи». Скорее всего, из хлопчатой (бумажной) ткани, имеющей красный, кумачовый, огненный цвет, и изготавливаются эти необыкновенные крылья. Примечательно, что Змей Тугарин пристегивает их перед сражением и отстегивает, переступая порог дома. Крылья теряют свою исключительную силу, как только промокают под сильным дождем, мешая тем самым воинственному змею одолеть своего недруга в схватке:
Как замечает арабский путешественник Ибн Фадлан, варяги «не носят ни курток, ни хафтанов, но носит какой-либо муж из их числа кису (плащ)». В скандинавских сагах не раз описывается облачение викингов, где обязательно упоминается плащ огненного цвета. «Поверх кольчуги у него был короткий красный плащ», — сообщает Снорри Стурлусон об одеянии норвежского конунга. «Конунг поблагодарил его за песнь, — повествуется в „Саге о Гуннлауге Змеином языке“, — и в награду за нее дал ему пурпурный плащ, подбитый лучшим мехом и отделанный спереди золотом». А в «Речах ворона» о воинской одежде скальдов говорится: «у них алые плащи, красиво оттороченные». Напомним, что Прокопий Кесарийский отмечает отсутствие каких-либо плащей у славянских ратников.