Русская эпическая песнь воспроизводит описание варяжского корабля по скальдическому образцу. В ней упоминаются и грива, и хвост, и «змеиные бока», что совокупно создает удивительный синкретический образ то ли корабля, то ли коня, то ли дракона. Илья Муромец, как и полагается варягу, владеет Соколом-кораблем, на штевне коего возвышается звериная голова, а гладко обструганные борта изгибаются по-змеиному. Харальд Хардрада возвращается в Киев из средиземноморского похода на ладье, которая вызывает восторг своим великолепием:
Драконья или звериная голова защищает в море корабль от враждебных сил и злых духов. Ее наличие на штевне означает постоянную готовность к битве. Когда конунг Свейн Вилобородый, ошибаясь, принимает судно без драконьей головы за корабль своего противника, он восклицает: «Трусит Олав сын Трюггви: не смеет плыть с драконьей головой на носу корабля!» («Сага об Олаве сыне Трюггви»). Между тем, приближаясь к своей земле, скандинавы по обычаю снимают ее со штевня. В «Книге о заселении страны» этот обычай объясняется следующим образом: «Существовал языческий закон, согласно которому корабли поселенцев должны были быть без носовых фигур. Если же на корабле была такая фигура, то ее следовало убрать до приближения к острову. Нельзя было подплывать к острову, если на корме корабля красовалось изображение с оскаленными зубами, поскольку духи острова могли испугаться подобного зрелища».
На славянской земле варяги чувствуют себя как на чужой территории, поэтому оставляют на штевне драконью голову, которая способна, по словам фландрийского монаха, извергать из ноздрей огонь, как способен извергать огонь пламенный рог, упоминаемый в «Слове о полку Игореве». Огонь, как и страшная драконья голова, также служит прекрасным магическим средством для отпугивания злых духов. Правда, былинный змей почти не применяет это волшебное огнеметное оружие. Порою он только грозится «огнем спалить» славянского богатыря. Зато конь под Змеем Тугариным выглядит устрашающе всегда:
В «Младшей Эдде», этом своеобразном учебнике скальдической поэзии, перечисляются красивые метафоры норманнского корабля: «Зовут его конем или зверем, или лыжами морского конунга, моря, корабельных снастей либо ветра». Для викинга корабль является таким же живым существом, таким же боевым товарищем, как и верный конь. Он поэтически именует его «морским конем» или «конем корабельных сараев», «скакуном тропы чайки» или «конем мачты». Таинственная, мистическая связь, устанавливаемая между конем и кораблем, позволяет странствующему герою ощутить себя настоящим всадником — настоящим властителем стихии земли, стихии моря и, как следствие, стихии неба. В скандинавских сагах встречаются описания, исполненные поистине королевского достоинства и торжества: «Олав конунг стоял высоко на корме Змея. Он возвышался над всеми. У него был позолоченный щит и обитый золотом шлем. Его было легко отличить от других людей. Поверх кольчуги у него был короткий красный плащ» («Сага об Олаве сыне Трюггви»). Пожалуй, это самое романтическое изображение былинного змея — Змея Тугарина, Змея Горыныча.
Эпическая песнь точно обозначает место временного пребывания былинного змея на Русской земле: пещеры глубокие, у Туги горы, близ Пучай-реки. Сюда отнюдь не стремится славянский богатырь Алеша Попович, когда вместе со слугою Екимшею, приклонясь к могильному камню, выбирает путь: