— Аскольд, ты уже был здесь? — спросила Валя.
— Был. Вон там маслята собирал.
— С кем?
— Как с кем? Один.
— А почему покраснел?
— Потому что вопрос странный.
— Сам ты странный.
Она отбежала в сторону, набрала сосновых шишек и стала кидать в меня. Пятясь, я ловил их и складывал в карман. На просеке, под тяжело прогнутыми проводами ЛЭП, мы сблизились, и я сказал, таинственно подняв палец:
— Послушай-ка!
Валя запрокинула голову и замерла. Щека ее была в десяти сантиметрах от моих губ. Я вспомнил, что, почти вот гак же обманув Шулина, шустрая Любка Игошина нанесла ему оскорбительный поцелуй, и смутился.
— Шуршит, — сказала Валя.
— Ток, — шепнул я.
— Да?
— Еще минут пять, и у нас волосы выпадут.
— Почему?
— Излучение.
— Мама! — воскликнула Валя, кидаясь вон с просеки.
Я догнал ее и усмехнулся:
— Трусиха!
— Ага, трусиха! Хочешь, чтобы я облысела? Вам что — хоть лысые, хоть бородатые, а нам?.. Представь-ка меня лысую! Фу, лучше не представляй, бяка!
Некоторое время мы опять шли молча, потом я сказал, вспомнив, как считал колебания маятника:
— А у вас было шесть уроков!
— Откуда узнал?
— Вычислил.
— Ух, ты! А какой был последний?
— Английский, — брякнул я наугад.
— Вот и нет! Вот и нет! — Валя захлопала в ладоши, но тут же остановилась. — Ой, Аскольд, мы же про двойки твои забыли! Слушай, у нашей Амалии Викторовны есть одна странность — ставить street marks, то есть уличные отметки. Встретит на улице, покалякает, по-английски, конечно, а потом смотришь — в журнале пятак. Мы с ней соседи, так у меня сплошь street marks. Я и девчонок выручаю, кто посмелей. Если хочешь— рискнем. Правда, подучить кое-что придется: всякие там фразы, диалоги, шутки. Но это пустяк! Я тебя в два счета научу! Хочешь?
— Подведу я тебя, — ответил я сдержанно, хотя у самого сердце запрыгало от радости.
— Если я возьмусь — не подведешь!
— Ну, берись! — с улыбкой разрешил я.
— Все! С завтрашнего же дня!
Позади затрещал мотоцикл. Валя ойкнула и спряталась за меня. Донельзя грязный «Иж» обогнал нас, нырнул в лощину, но вскоре вылетел обратно, не проехал, видно. Спустившись, и мы убедились, что дно балки непролазно. Метров на десять растеклись желтые глинистые наносы, из которых там и тут торчали раскрошенные бульдозерами плахи, бревна и выступы железобетонных плит. Мы взяли правее и наткнулись на вывороченную с корнем сосну, под углом упавшую через топь. Придерживаясь за ветки, я пробрался к вершине, но до сухого оставалось еще два — три метра.
— Придется поработать, — сказал я.
— Давай.
— Это я себе говорю.
— Как себе, а я?
— А ты пожнешь плоды.
— Нет уж, Аскольд.
— Да уж, Валя! Черная мужская работа! А у тебя и так вон сапожки затуманились, — сказал я, скидывая куртку. — Лучше погуляй, подыши.
— А ты без меня не уйдешь?
— Уйду.
— Смотри!
И она медленно двинулась наискосок вверх, а я энергично засновал вдоль трясины, собирая коряжки и таская их по сосне в кесиль-месиль. Отсыревшая кора скользила под ногами, трижды я срывался, роняя ношу, начерпал туфлями жижи и вообще устряпался, как черт, на этой трехметровой гати. Но тропу настелил и опробовал — держала хорошо. Отмыв туфли снеговой водой из приямка, я свистнул Вале и задрал голову к вершинам сосен, которые неподвижно отогревались в солнечном воздухе. Я вдруг ощутил, что мы с лесом в одном состоянии: впитываем весенние соки жизни.
Валя выцарапалась из кустов, натужно волоча за ржавый корень здоровый кусок обгорелого пня.
— Вот! — сказала она переводя дух.
— Ого! Молодец! — похвалил я, прикидывая, не сковырнет ли меня с сосны этот уже вовсе не нужный пенечек, но операция прошла благополучно, и обломок, усато брызнув, грузно чавкнул в грязь рядом с тропой.
— Ура-а!
— Ура-а! — подхватила Валя.
Мы перебрались и счастливо, точно форсировали Днепр, глянули сначала на оставленный берег, потом друг на друга, мол, каковы! Валя усмехнулась, вынула беленький платочек, послюнила уголок и, вдруг за шею наклонив меня к себе, стала протирать мой лоб. Я прямо задохнулся от этого внезапного жеста и сурово сощурился, будто недовольный, а сам таял от ее прикосновений. Знал бы, вывозил все лицо! От моего дыхания колыхались ее выбившиеся из-под шапочки золотистые пряди, и мне хотелось подоткнуть их…