— У вас, Римма Михайловна, очень мрачный взгляд на жизнь, — тихо сказала Валя.
— Не мрачный, Валюта, а точный!
Мне был до стыда неприятен этот спор, я силился вмешаться, но не находил никаких контрмыслей и спасительно глянул на отца. Его, наверно, сейчас беспокоил не столько любовный небоскреб, сколько треснутые цокольные панели, из-за которых ему грозила тюремная решетка, но тем не менее папа, кажется, внимательно слушал разговор. Поймав мой тревожный взгляд, он кивнул мне, постучал вилкой о блюдце и сказал:
— Нет-нет, Римма Михайловна, именно мрачный! Хотя бы потому, что вы не даете нам супа.
— Ой, простите! — Мама смягчила лицо. — Вечные вопросы!.. Отец, неси супницу!
— Я, мам, принесу!
Опасность миновала. Не знаю, что там вывела для себя мама, но я, несмотря на отвращение к этому зондированию, вывел, что Валя молодец, не сдалась! Я подхватил фарфоровую супницу и на радостях чуть не хряпнул ее об косяк.
Стол уже очистили для больших тарелок. Валя встала, чтобы помочь разливать суп, но мама усадила ее, говоря, что, мол, будь уж сегодня настоящей гостьей, а вот в следующий раз… И после короткого многозначительного молчания вдруг с поправдешней серьезностью упрекнула меня за то, что я не могу натренировать своего Мёбиуса-бездельника выполнять какую-нибудь кухонную операцию — вот хотя бы орудовать поварешкой, а то он только по телефону горланит.
— Куда мне, с огарком! — буркнул я.
— Знаю, над чем ты подтруниваешь! Мол, мать лирику развела, а мы физику! У нас в туалетах музыка играет!.. А я вам и как физикам сделаю вливание, хотите?
— Ты нам — по физике?
— Да.
— Я сдаюсь! — быстро сказала Валя.
— Ну-ка!
— Пожалуйста. Только есть не забывайте. — Она налила себе последней и села. — У одной моей пациентки, старушки, в желудке нехорошая опухоль, не при еде будь сказано…
Оперировать не дается — зарежут, говорит, чтобы пенсию не давать. Вон, говорит, Нюрка Савкина легла под нож, зарезали, а пенсию ее кто-то в карман положил. Словом, оперироваться — ни в какую!
— У нее рак? — горько спросила Валя, щупая свой живот.
— Да.
— Ужас! — выдохнула Валя. — И не знают, как лечить?
— Знают. Существуют лучи, которые убивают злокачественные клетки, но они же убивают и здоровые. Как спасти человека?.. Физическая проблема. Спасайте, физики!
Я тут же предложил:
— Сделать укол, чтобы здоровые ткани не боялись лучей!
— Такого препарата нет.
— Вывести желудок наружу! — торопливо, точно больная умирает на глазах, сказала Валя.
— Это опасная операция.
— А если сперва слабую дозу, а потом… — вслух подумал я, но сам же отверг идею.
— А через пищевод? — неуверенно спросила Валя.
— Все равно заденет ткани.
— А-а! — вдруг воскликнул я и аж вскочил, размахивая ложкой. — Надо пустить лучи рассеянным пучком, неопасным, а линзой сфокусировать их в желудке, на больном месте!
Мама, спокойно хлебавшая суп, перестала есть, удивленно вскинула брови, потом не спеша дожевала и сказала:
— Верно.
— Ура-а! — крикнул я.
— Ура-а! — подхватила Валя.
— Ура! — коротко поддержал папа.
Я был на седьмом небе, как будто действительно спас неведомую бабушку, а заодно и себя, и Валю, и всех пятнадцатилетних вообще. Нет, уважаемая Римма Михайловна, восемь классов — это все же вам не свечной огарок!
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
В понедельник анкеты не появлялись — или Нэлка не смогла, или я все же не сумел ее очень сильно попросить. Надо было, видно, конфет купить или шоколадку!… Появились они во вторник, вечером. Вручая мне тяжелую, перехваченную шпагатом стопу бумаг, отец с довольной улыбкой проворчал, что мало мне отвлечь от работы главного инженера, так я еще и пол-управления мобилизовал. Листы, плотные и остро пахнущие нашатырным спиртом, были четко заполнены темно-коричневым текстом, написанным чертежным шрифтом: вопросы — слева, место для ответов — справа. Молодец, Нэлка! Ух, какая молодчина!
Я так и отнес кипу в школу — не развязывая. От волнения глаза Васькины еще больше углубились и там, в глубине, расширились, видно, он только сейчас вполне оценил нешуточность нашей затеи. Ощупав пачку и резко нюхнув, он расчихался, и все давай нюхать и чихать, даже тот, кого не пробрало. На первой же перемене комсорг торжественно раздал анкеты. Я бы мог еще дома отделить себе листы, но мне хотелось получить их принародно. И я получил, и гордо сел рассматривать.
Напомнив, что анкета анонимная и что никого не вздуют и не потащат к директору ни за какие ответы, Забор объявил, что надо немедленно избрать комиссию из трех человек, штаб будущего форума, который будет изучать анкетные результаты. Девчонки тотчас выдвинули меня. Прослышав, что я целую дамам ручки, они прямо ошалели от восторга, улыбались, любезничали, всем я понадобился, только и слышно: Эп да Эп! Надо было еще в первом классе поцеловать какую-нибудь Марусю — и был бы все десять лет счастливчиком! Или, наоборот, пропал бы, потому что девчачья любовь сводилась к выдвижению в начальство. Так что я не только влетел в комиссию, но и оказался ее председателем.