— Товарищи!.. Совместное собрание родителей и учеников — не новость, но вы сами знаете, как часто они бывают скучными и малополезными, потому что вертимся мы вокруг ерунды и чуть ли не поем «В лесу родилась елочка». Для восьмого класса — это нелепость! Нам уже по пятнадцать лет!.. И вот мы решили поговорить крупнее. И провели анкету. Конечно, анкета не скальпель; но и не молоток неандертальца. И кое-что нам удалось вскрыть, а именно, узнать, какие мы есть! Не какими должны быть, это известно и нам и вам, а какие есть! Это важнее, потому что это жизнь!.. Ну да, Нина Юрьевна, у вас что-нибудь будет?
— Два слова. — Она встала и напряженнее обычного — прямо вот-вот расплачется! — сказала — Ребята получили очень интересные и серьезные данные, поэтому давайте будем очень внимательными и активными… пожалуйста, Забровский!
Родители подвигались для удобства, Васька открыл тетрадку, и тут чей-то голос заметил:
— А председателя-то!
— Председателя? — переспросил Забор.
— Дак положено!
— Это можно, раз положено, — согласился Васька. — Председателем буду я. Нет возражений?
— Не-ет! — отозвался класс.
— И секретаря, — добавил тот же голос, и в третьем ряду, под Менделеевым, я засек маленького дядьку, заклиненного между двумя женщинами, одна из которых его одернула, мол, не суйся, люди без тебя знают.
— Можно и секретаря, — Васька скользнул невозмутимым взглядом по нашим головам. — Секретарем будет Садовкина, у нее хороший почерк. Одобряете?
— Одобряем! — крикнули мы.
— Наташа, пиши там… Еще кого положено? Если президиум, то ему негде сесть. Будем считать, что все вы в президиуме! — Родителям понравилась находчивость и проворность комсорга. Ваську вообще не смущала масса, даже взрослая, я, например, и перед ребячьей робею, а он нет, скорее, один на один он стесненнее себя чувствует, как елец в тазу, а в массе — как в реке. — Итак, в классе нас тридцать: шестнадцать девчонок и четырнадцать парней. К счастью, никто за это время не болел, — и заполнены все тридцать анкет. Анкеты анонимные, то есть без подписей, так что где Петя и где Катя не поймешь.
— Простите! — привстал крупный и плотный, с курчавой головой отец Мишки Зефа, работавший каким-то средним начальником в какой-то средней жилищно-коммунальной конторе. — Значит, вы не скрываете авторов, а просто не знаете их?
— Совершенно верно.
— И выходит, что анкету, например, моего сына здесь не найти? — уточнил Зеф-старший.
— Нет.
— Странно. А с кого же спрашивать?
— Что спрашивать? — не понял Васька.
— Ну, вот вы сейчас огласите итоги, и вдруг обнаружится какой-то непорядок. Так с кого спрашивать?
— С себя! — подсказали с места.
— Нет, я серьезно!
— Спрашивают с подчиненных, — заметил грубоватый женский голос, — а дети не подчиненные!
— А кто, начальники? — нахмурился Зеф-старший.
— При чем тут иерархия?
— А при том, что без иерархии получится иерархия похуже! Они сядут нам вот сюда, — Зеф-старший похлопал себя по упитанной шее, на которую действительно можно было сесть, — и удила в зубы вставят!
— Вставят! — подхватил тот мужичок.
Народ загудел. Мишка, пристукивая меня кулаком по плечу, цедил сквозь зубы еле слышно: «Да сядь, сядь, не позорься!» Васька призвал к тишине, а поднявшаяся Нина Юрьевна сказала, что этот вопрос сложный и о нем можно поговорить на отдельном родительском собрании, а с анонимными анкетами уже не переиграть: как ребята решили, так и сделали.
— Зря! — вздохнул Зеф-старший.
— Зря-зря! — поддакнул и субъект под Менделеевым, за что получил от жены новый тычок под ребра.
Осторожно вошла Авгина тетя Катя и бочком-бочком прокралась в задние ряды. Дяди Вани не было— успел, видно, клюкнуть, и тетя Катя не взяла его, хотя он, может быть, с педагогическим пылом тоже рвался на форум. Шулин повеселел, мол, и за меня переживают. А мои безбожно опаздывали. Ну, и пусть! Раз их не волнует моя судьба — не надо!
Забор кашлянул и стал читать: сначала вопрос, потом— разные варианты ответов на него. В анкете вопросы стояли вперемешку, без особой продуманности, а при анализе мы их выстроили по нарастанию сложности, чтобы аудитория не расслаблялась. Я мрачновато-пристально следил за правым флангом и видел то, что и предполагал: вопросы, в которых выражалось наше отношение к друзьям, учителям, литературе, искусству, музыке — все эти вопросы никого не трогали, потому что не угрожали прямо ни завтрашнему дню, ни здоровью. Великие покойники смотрели на нас со стены с большим умом и пониманием, чем живые родители — им лишь бы председателя и секретаря, а там хоть трава не расти… Первый шелест порхнул по рядам тогда, когда Васька объявил, что школу хотят бросить после восьмого класса четыре человека. А когда комсорг оповестил, что способными себя считают шестеро, а в институт метят девятнадцать и лишь пятеро работать, родители беспокойно заворошились и зашушукались, вскидывая головы и выискивая своих птенцов, словно тут же надеясь понять, кто способный и кто куда целит. Ага, значит, паленым потянуло! Погодите, еще не то будет!