А потом еще потянули и вообще между собой положили, я и не заметил. И две женских головы вдруг с обеих сторон на груди, ладонями к себе их прижимаю. И удивляться поздно.
– Вы чего это, стеснительные?
– Мы того это. Мы тебя в плен заманили, чтоб не убежал.
– С ума, что ли, сошли?
– Сойдем, если завтра не танцуем.
– Да кто ж мешает?
– Ты. Вот ты. Не знал, что мы такие стали. Не ожидал. И теперь задний ход. Думаешь, как ноги скорей унести. Что, не так?
И возразить не получается.
– Молчи. Все равно соврешь. Знаем.
Силюсь подняться – припечатывают опять к полу. Лиц не вижу, только какая разница, кто да что, если одно и то же они.
– Какаду, послушай. Вот ты даже не сомневайся. Сейчас так-сяк, но мы день и ночь будем, костьми ляжем, да вот хоть здесь прямо сдохнем, понял ты?
– Понял ты, что уже обратно никак, раз приехали? Значит, правда уже того… на свалку пора? А мы сможем, Какаду. Получится, обещаем. Да мы тебе клянемся, вот так даже!
Прикрываю губы их ладонями, в моей еще власти. Кусают пальцы, не всё сказали.
– Слышал, мы клялись?
– Еще бы.
– Эй, а глаза мокрые вдруг чего?
– Нет.
– Неужели плачешь?
– Я люблю вас.
Тут они замирают ненадолго.
– Соврал все-таки, ха-ха.
– Помните, мы вот так лежали давно?
– А как же. Дуры две голые. Но это были не мы, точно.
В следующее мгновение я оказываюсь на ногах, потому что они беспощадным рывком выдергивают меня с пола. Не сговариваясь, мы расходимся по углам и начинаем самозабвенно чертить на паркете фигуры. И это тоже наш разговор между собой. Вместо слов у каждого отдельная партия, своя особенная дорожка шагов, перебежек и вращений.
Вот закручиваюсь в тугой спирали, лица партнерш мелькают, сливаясь в одно. Это сошлись они в объятии, и я не сразу понимаю, что нежность их смертельная, и на самом деле Элизабет с Валенсией в ненависти душат друг друга. Не веря, подскакиваю и пытаюсь разнять, но тангеры, расцепившись, приходят еще в большую ярость, просто в неистовство. Теперь они машут отчаянно кулачками, повизгивая попеременно от боли и от удачных попаданий. И еще отвратительно таскают одна другую за волосы. В конце концов перекидываются на меня и, позабыв о вражде, тоже хватают за волосы, валят на пол и топчут каблуками, причем каждая желает обязательно лично отметиться, то есть нанести свой собственный точный удар.
Происходит все мгновенно, в полном молчании, я не верю.
Бегут к двери. Обернувшись, Элизабет все-таки кричит Валенсии:
– Я заставлю тебя улыбаться!
И меня не забывает:
– Это ты ей на рожу замок повесил!
Рифмую в ответ поневоле:
– Ты на передок себе замок!
И Валенсия с проклятием успевает:
– Воровка!
Выскакивают одна за другой, хлопает дверь. И я, когда выходил, тоже от души хлопнул.
А в “Шератоне” ночи среди ночи нет: снизу из зала музыка, по этажам полуголые тангеры с кавалерами в бабочках, всё приплясывая. И я, пока по коридору иду, между ними искусно лавирую, тоже танец. Одна чуть с ног не сбивает, без кавалера, но с подушкой в обнимку в чужой номер спешит.
Сделав круг по этажу, возвращаюсь опять в репетиционную, и тут же следом Элизабет является, а за ней и Валенсия. Порознь они, но обе одинаково спокойные, с безмятежными лицами, и как ни в чем не бывало.
– Кунита? С переходом в кортадо, как? И плавно в сакаду? Вспомним, рискнем? – предлагает Валенсия.
– Я тоже подумала. Без куниты никак. Не перейдем. Хоть так, хоть этак, а все кунита, давайте, – соглашается Элизабет.
– Вспомним, придется, – подтверждаю я.
Все-таки было или нет, что друг дружку избили и меня заодно? В танце сходимся, расходимся, и опять близко, три лица стиснуты, и я смотрю, насквозь прожигаю, а в глазах тангер нежность одна. Нет, не может быть. Не было.
Закончили фигуру. На месте встали и стоим, обнявшись. Шепчет Валенсия:
– Не верю, что мы это сделали. Вот не верю.
И Элизабет в волнении к себе прижимает:
– Живые еще, живые. Дорогие мои. Ну, лиха беда начало!
– Вы только не отвлекайтесь больше, – напоминаю я.
– Нет, что ты! Даже не думай! Мы прощения просим! Обещаем!
Чуть не плачут, растроганные. Но только разомкнули объятия, оказалось, еще сильнее во вкус вошли.
– А чего вот стоим, непонятно? Дальше давайте! – требует Валенсия.
Элизабет на меня смотрит:
– Готов, Какаду?
– Есть сомнения?
Они бросаются на свои исходные позиции, только и ждали. Начинают сближение, глаза горят. И по очереди взлетают ввысь с раздвинутыми ногами, как обещано. Одна при этом стонет, другая рычит даже. Кажется, остаются под впечатлением от своих полетов, потому что разом вдруг затихают и уже в полной тишине завершают композицию на паркете.