Влияние буржуазной архитектуры на советский институт брака
В апреле, когда снег и гололедица на дороге сменяются грязью и лужами, пять километров от Гнивани до Сутисок представляются совсем в ином свете, чем зимой. Во-первых, резко сокращается вероятность получить перелом при падении. Во-вторых, увеличивается скорость шага. Пожалуй, на этом хорошее заканчивалось. С другой стороны, воздух был сырой, пройти иначе, чем в высоких сапогах, чтобы не испачкать всю одежду, невозможно, хотя пальто ничем было не спасти, да и пейзаж вокруг казался унылым. Пожалуй, единственное, чем можно было отгородиться от окружающей мрачной действительности – это незамедлительной и своевременной влюбленностью. Потому по весне, видимо, и наступает пора этих самых влюбленностей.
Влюбленному провожать девушку из своего поселка в родное село пять километров по весеннему бездорожью – настоящее удовольствие. Да и обратной дороги в состоянии очарованности не замечаешь. Потом вернуться в общежитие, завалиться спать, а утром на завод, на любимую работу. И мечтать о следующей пятнице – в клуб какую-нибудь комедию привезут. И, если повезет, то можно будет даже взять ее за руку.
Вот именно по такой схеме теперь и жил выпускник Ленинградского политеха, новый инженер завода «Автоэлектроаппаратура» Сергей Сергеевич Писаренко, сын «того самого товарища Писаренко из Киева», о котором, правда, в Тывровском районе мало кто слышал. Зато о молодом инженере знали все. И страшно завидовали Катьке Нарышко, которую он всегда после танцев провожал домой из Гнивани до Сутисок. Правда, вместе с Лизкой Довгорученко, но всем известно, что это ради Нарышко он вообще бегает на танцы даже после самой тяжелой смены.
«Пороблено йому, чи шо?» - шептались девки из зависти и все думали, как бы отбить перспективного молодого специалиста у «той рудой».
Писаренко же даже не подозревал, какие страсти творятся за его спиной. Куда больше его беспокоило то, что с Катенькой ему совсем почти не удавалось остаться наедине. В клубе люди, на улице люди, в обратной дороге – Довгорученко. Так и погибнешь во цвете лет, измаявшись от любви.
Впрочем, в апреле Лизка подхватила простуду. Кирзовые сапоги чудесным образом промокли. Свалилась она с высокой температурой и красным носом. И радовало ее только то, что в таком состоянии не попадется на глаза товарищу Горскому. Хотя тайно и мечтала, вдруг он придет ее навестить.
Словом, дождался Сергей Сергеевич удобного случая в жизни.
Да только дождавшись, совершенно растерялся и шел рядом с Катенькой молча, мучительно соображая, о чем говорить. В голову лезла всякая ерунда. И, в конце концов, не выдержав и мысленно махнув рукой на здравый смысл, он проговорил:
- Ночь-то какая, Катенька…
Ночь была, надо сказать, самая обыкновенная. Холодная, сырая, с частыми порывами ветра.
Поежившись в тонком пальтишке, которое было куплено в гниваньском универмаге и надето сегодня первый раз, чтобы усилить впечатление на робкого инженера, Катенька взглянула на своего провожатого. Столичный молодой специалист по-прежнему оставался тяжелым случаем. Ну ладно раньше они почти никогда не оставались наедине. Но сегодня! Да любой хлопец уже бы целоваться полез. А этот… интеллигент… И хотя Катьке и было приятно такое обхождение с ней, простой дояркой, пусть это и временное положение дел, до тех пор пока она не поступит в институт, но на днях она уяснила, что пора переходить к наступательным действиям.
- А хотите, гарное место покажу над речкой? – спросила она негромко.
- А покажите, - улыбнулся инженер, чувствуя себя на редкость беспомощным. Кому из приятелей по институту рассказать – никто и не поверит, что Сережа Писаренко, отличник и спортсмен, за которым девчата сами бегали, по-настоящему боится лишнее слово сказать… восемнадцатилетней доярке колхоза «Весна».