- А ты, Павел Николаевич, в одну кучу все не мешай! – рассердился Писаренко и вскочил со стула.
Кому скажешь – кто поверит? Да только за все пять лет своего неопределенного существования брошенного мужа Сергею ни разу в голову не пришло, что, собственно, можно же развестись и гулять себе спокойно почти без осуждения со стороны окружающих. Просто надобности гулять не возникало – бабы были последним, что его интересовало. Сутисковские и гниваньские всерьез шептались за спиной, что не иначе ему «пороблено». Рудая Катька Нарышко и поробыла! Шепот был достаточно громкий, чтобы достигать инженерских ушей, но и это ему было без разницы. Единственное, что было ему не без разницы – это любимая работа.
- Я, кажется, со своими обязанностями справляюсь! И не надо мне тут про повышенные обязательства! С браком как бороться будем потом, товарищ Горский?
- Сядь! – строго велел секретарь комсомольской ячейки. – За брак не переживай. Мной лично соцобязательства подписаны по плану отработанных претензий.
Горский встал, прошелся по кабинету, задумчиво посмотрел в окно на заводской двор. Было душно, и он чуть ослабил узел галстука. Домой бы, в Одессу. Поваляться на пляже, рассечь сильными ударами волны, а вечером сыграть партию в шахматы с отцом, слушая его бормотание на французском. А ведь отец до сих пор уверен, что его непутевый сын, отказавшийся идти по его стопам, ничегошеньки не понимает.
- Ты знаешь, что Катерина твоя на заводе работать будет? – устало спросил Павел.
Писаренко, и правда, сел. Но не потому, что Горский сказал. А потому, что ноги подкосились. Сил только и достало выдохнуть:
- Как это?
- Как обычно! Распределение получила. У нас давно в бухгалтерии место было вакантное.
- Ааа… - протянул Писаренко, посмотрел некоторое время в одну точку, а потом обреченно проворчал: - Тогда ясно. Сбежит. Месяц поработает и сбежит. В столицу.
- Конечно, сбежит! От твоих-то 120 рублей! – Павел снова прошелся по кабинету. – Ото бросай дурить! Иначе о партии придется забыть. Заканчивай со своими бабами и мирись с женой. Там глядишь, забудется и о твоей неестественной семейной жизни, и о запоях. Напишешь заявление в партию. А рекомендацию я тебе уже подготовил.
Объяснять Горскому, что когда-то давно, когда Катерина еще только заканчивала первый курс, он в мае взял отпуск и сорвался к ней в Харьков, надеясь… черт его знает, на что надеясь, Писаренко не стал. Какая разница, если эта затея ничем не закончилась? Он отправился в Катин институт, чтобы узнать, где она живет, но ему повезло – Катя сидела на скамейке в скверике у своего корпуса. А рядом с ней сидел парнишка, ее сверстник, игравший на гитаре и что-то распевавший. Из какой-то комедии. Трубадур, поющий своей прекрасной даме. Все это показалось ему таким нелепым: и Катя со своим ухажером, и его приезд в незнакомый город – прям обманутый муж, и вообще весь его так называемый брак с соцобязательствами по плану отработанных претензий. Тогда он просто развернулся на 180 градусов и поехал на вокзал – за билетом в обратную сторону. Поздравительные открытки от Кати так и приходили все пять лет. Он для них даже отдельный альбом завел. Складывал. И ждал следующую, чувствуя себя идиотом. Потому что было странное ощущение, что пока вместо открытки не приехала она сама за разводом, ничего еще не закончено.
- Благодарствую, - проворчал Писаренко. – Можно я уже работать пойду, а? Считай, разъяснительно-воспитательную работу ты провел.
- Иди, - махнул рукой Павел Николаевич и, помолчав, добавил: - А с женой помирись. Или разводись. До заявления в партию.
Писаренко вышел из кабинета, и стук пишущей машинки традиционно прекратился. Лизка шустро глянула на него и, когда он промчался мимо, заговорщицки подмигнула товарищу Горскому и спросила:
- Ну шо? Майка таки добилася своего?
- Ты бы, товарищ Довгорученко, лучше с подругой своей побеседовала. По-комсомольски. А ты за Майку переживаешь, - ворчливо ответил Павел Николаевич и с шумом закрыл дверь кабинета.
Лизавета только горько вздохнула. Любовь всей ее жизни, как оказалось, в Одессе имел невесту. Она недельку порыдала в подушку и увеличила длину юбки. С тех пор Лиза Довгорученко успела повстречаться с папкиным напарником Василием, потом с шофером Федькой, а потом разочароваться в любви. Теперь же она стала принимать ухаживания Виктора Петровича Шмыги – бригадира второй бригады, героя труда. Замуж же надо было за кого-то выходить. Все это время товарищ Горский в упор ее не замечал, а она стала делать вид, что он тоже совершенно ее не интересует. У нее это отменно получалось. Руководитель кружка самодеятельности неоднократно упоминал, что у Лизы хорошие актерские способности.
Директрисы, кладовщицы, паяльники
- Красный диплом, высокие достижения в трудовой деятельности, отличные рекомендации из института, – директор завода «Автоэлектроаппаратура» внимательно из-под очков посмотрела на нового бухгалтера. Потом встала из-за стола, сложив руки за спиной, подошла к окну и добавила: - Так, стало быть, товарищ Писаренко, вы по личному желанию выбрали распределение на родной завод? Похвально, похвально. Не скрою, участок у вас не самый простой, и работы предстоит немало.
Катерина кивнула, не слыша ничего из того, что говорила директор. Она разглядывала эту пожилую женщину, пусть и весьма моложаво выглядевшую, и удивлялась вкусам своего мужа. Вдруг не к месту вспомнила, что свою фамилию она сменила не по свободному желанию Сергея, а потому что братья, по ее же просьбе, настояли на свадьбе. И о его предпочтениях она могла лишь догадываться.
- К своим обязанностям приступите завтра с утра. А пока осмотритесь. С главным бухгалтером я познакомлю вас после обеда. Экскурсию по заводу вам провести или сами справитесь?
- Справлюсь, - очнувшись от воспоминаний, ответила Катя и поднялась. – Я рада, что смогу пригодиться дома.
Она вышла из здания заводоуправления и неспешно пошла по двору. До обеда надо было чем-то себя занять. А завтра станет проще. Завтра будет работа. И завтра станет понятно, что же она здесь делает. И это хорошо, что участок у нее непростой. Важно, чтобы у нее не оставалось времени для глупых мыслей. Если бы еще и с отцом видеться как можно реже. Потому как он ее в покое не оставит, а Катерина так и не решила, как ей поступить со своим странным браком.
- Катруська! – донесся до нее до боли знакомый голос. – Катруська моя повернулааась!
В следующее мгновение на нее налетела Лиза с дурацким начесом и не менее дурацким синим бантиком-бабочкой на голове и заключила в свои объятия.