Ключом к загадке мог бы послужить дед Лаюн, но сколько его не призывали к Собору, он не пришёл ни разу.
— Может, меч не один? — предположил я. — Может, их несколько? Как Горбунок и Сивка-Бурка.
— Копии есть, и много, — согласился жабоид. — Штук шесть, наверное. Достаточно вспомнить иных владельцев меча: Ивана-царевича, Бурю-богатыря коровьего сына, Михайлу Потыку, Бову Королевича, того же Руслана свет Пушкина. Да, копии есть, — он приложился к бутылке и потянулся за следующим бутербродом. — Узнать бы, в чьих коллекциях они осели.
— А дед знает?
— О, дед знает всё. Нам бы половину его знаний, да что там половину — одну десятую, и даже правнукам правнуков работать не придётся.
Я почесал подбородок: дедок этот не иначе ходячая Википедия, не удивлюсь, если ему известно, кто на самом деле убил Кеннеди.
Когда мы съели бутерброды, а бутылку опустошили наполовину, Горбунок издал предупредительный рык. Это прозвучало как чих глохнущего двигателя, и мы в испуге потянулись к иллюминаторам. Внизу расползался лес. Между бесконечными рядами бледно-голубых деревьев, стремившихся к нам острыми вершинами, тянулась серая полоса дороги. Выгибаясь широкой дугою, она перепрыгивала через речку, шагов двести плелась вдоль по берегу, снова заворачивала в лес и упиралась, наконец, в деревеньку на три десятка домов. Дома были разбросаны в беспорядке, словно сказочный великан собрал их поначалу в ладонь, потряс да и бросил на землю, как игральные кости, и каждый дом замер в навеки отведённом для него месте. Или просто курица лапой погребла, отыскивая червячков, и пошла себе дальше, а свёрнутые её поисками избушки к прежнему порядку так и не вернулись. Кто в них живёт? Миряне? Обыватели? Бармалей? Чиполлино? Красная Шапочка?
— Это и есть Куриный околоток? — спросил я.
Жабоид кивнул.
— Где приземлимся?
— Давай подальше, возле реки. Гостей в этих краях не жалуют, и встречают весьма неприветливо. Не будем испытывать судьбу.
— Ну, тогда возле реки, — констатировал я. — Горбунок, сможешь?
— Хх-а, — презрительно чихнул двигатель.
Горбунок спустился по спирали и резко сбросил скорость, от чего у меня, да и у жабоида, думаю, тоже, завтрак едва не выбрался наружу. Но Горбунка это не волновало. Он завис над речкой, часто-часто замахал крыльями, как идущий на посадку пеликан, а потом ткнулся колёсами в лёд, прокатился метров десять и замер, и уже в следующее мгновение мы с жабоидом оказались выброшенными на свежий воздух, а Горбунок смотрел на нас и вилял хвостиком.
Глава восьмая,
о крепкой дружбе и крестьянской смекалке
Я поднялся. Хорошо, что лёд оказался крепким, а то барахтаться нам в воде, и не ясно, выбрались бы мы или нет. Я погрозил Горбунку пальцем — не делай так больше. Он опустил мордашку и заскулил виновато. Я взял его на руки, погладил: ладно, ладно, не плачь, ты всё равно молодец. А между тем подумал: держу на руках собаку, которая на самом деле лошадь, но только что была самолётом. Боже мой, куда я попал?
Ну да чего уж теперь. Мы выбрались на берег и, пренебрегая дорогой, полезли по сугробам через лес в сторону деревеньки. Снег набился в ботинки, стало холодно и мерзко. Я предложил превратить Горбунка в снегоход или в самодвижущиеся сани — в каком-то старом фильме я видел такие — но жабоид сказал, что этим мы привлечём к себе лишнее внимание, а нам нужно оставаться незаметными. Сам Дмитрий Анатольевич старательно изображал из себя разведчика: шёл пригибаясь и прячась за деревьями, хотя с его ростом делать это было совсем не обязательно. В отличие от него, я шёл прямо. Плевал я на разведку и на то, что меня кто-то заметит. Ересь какая-то. Ничего не имею против, когда подобными вещами занимаются профессионалы или дети, и у тех, и у других есть к этому процессу определённый интерес. Но мы-то? Два взрослых мужика… Разведчики, мать его кикимору.
Пребывая в расстроенном настроении, я едва не уткнулся в толстяка на лыжах. Он вышел из-за кустов: синюшная морда, мешки под глазами, обвислые усы зелёного цвета. Если бы он просто лежал, я бы решил — утопленник, благо речка рядом и не важно, что покрыта льдом. А так… Стиляга?