— Бачабардор[13]. Э-э-э, женщина, который за детьми ходит. Старый навка, Василисин, очень душевный. Зовут тётка Кострома.
Я посмотрел на жабоида. Василиса колдовала над ним, приводила в чувства, врачевала. А по мне так утопить его как котёнка в ведре с водой. Лжец! Забивал мне память рассказами, дескать, пестунья Василисина в родовое поместье вернулась, от дел отошла, а она вон как баранку крутит. Верь после этого лешим.
Василиса закончила осматривать жабоида и повернулась ко мне.
— Теперь с тобой.
Со мной она могла бы в первую очередь. Не знаю, какова ценность Дмитрия Анатольевича, но моя несравнимо выше. Вполне достаточно того, что я чуткий. А ещё я симпатичный, не глупый и владею двумя артефактами. Это тоже кое-чего стоит.
— Не нужно ничего со мной, — оскорбленным тоном отказался я.
— А шрам откуда? — не обращая внимания на мои обидки, спросила Василиса.
— Это… На пути в Куриный околоток гномы арбалетным болтом зарядили. Нормально, уже не болит.
— Могу заживить, и следа не останется.
Она повела пальцами вдоль шрама, но я отпрянул. Я не хотел удалять этот след, пусть остаётся, и не ради какой-то ложной мужественности, а ради самой Василисы. Хочу, глядя в зеркало по утрам, вспоминать её колени, пальцы на моей щеке, и чувствовать, как от их прикосновений всё во мне взбухает и становится твёрдым…
— Пусть… — я сглотнул. — Пусть остаётся.
— Как хочешь.
Василиса отвернулась, а я вытер пот со лба. Ни одна женщина до сих пор не вызывала во мне столько сильных ощущений. Хотелось наброситься на неё, схватить, прижать к себе, а потом… потом… Что «потом»?… Желание наброситься и прижать схлынуло, голова стала ясной и чистой, как будто в меня укол успокоительного вкололи. Почаще бы такое случалось, а то рядом с Василисой я думаю не о том, о чём надо думать.
Я глубоко вдохнул, выдохнул и приник к окну. Газель подъезжала к городской окраине. Слева скоро появится тот посёлок, в котором среди разнообразного скопления частных строений стоит избушечка деда Ивана и бабушки Мавки. Я жил там неделю, и это было самое неплохое время за последнее время. Мы туда едем? Нет, Газель свернула направо на грунтовую дорогу и покатила бесконечно долгим трясучим пустырём. Несодержательное зрелище. Пустырь постепенно превратился в свалку строительного мусора и хозяйственных отходов. По обочинам выросли кучи бетонных и кирпичных обломков, деревянных ящиков, картонных коробок, прикрытых сверху толстым слоем снега и льда. Кое-где можно было разглядеть похожие на норы отверстия, а рядом людей антисоциального вида, таких же антисоциальных собак и таких же антисоциальных кошек.
Газель повернула за очередную горку блоков и свай и остановилась. Фархунд вышел из фургона первым, я за ним. Вокруг тот же пустырь, тот же мусор, прикрытая куском брезента нора, одним словом, всё та же антисоциализация, что и вокруг. Правда, эта нора от уже виденных отличалась чуть большими размерами, и вообще, всё здесь выглядело благообразнее. Не было мелкого мусора, а под ногами лежала прочная площадка из бетонных плит.
Почувствовав безопасность, из куртки выглянул Горбунок. Повёл крысиными глазками по сторонам, зевнул и спрыгнул на площадку. Василиса и навка уставились на него как на добычу. Обе оскалились и подались вперёд. Горбунок занервничал, попятился, и я поспешил к нему на помощь.
— Дамы, минуточку внимания, — взмахнул я рукой. — Представляю вам сие волшебное создание по имени Конёк Горбунок, — крыса вскочила мне на плечо и заняла позу любопытствующего суслика. Я погладил его по головке и продолжил представление. — Это мой друг, я его очень уважаю и готов защищать всеми доступными способами, в частности, при помощи данного предмета.
Я вынул обрез. Василиса и навка переключились на него. Без сомнения, они прекрасно понимали, кто есть крыса и чем на самом деле является обрез, и были готовы жизни за них отдать, или забрать мою — это я разглядел в глубине их глаз. Однако в Миру существовали правила владения артефактами. Жабоид однажды обмолвился об этом, когда мы сидели в подполе, но что это были за правила, он умолчал. Видимо достаточно серьёзные, потому что ни Василиса, ни тётка Кострома не посмели тут же на месте отнять мою собственность, а всего лишь премило улыбнулись. Фархунд в отличие от них интереса к артефактам не проявил, а откинул брезент и жестом гостеприимного хозяина предложил всем войти в дом.
Вошли. Исходя из картин, встреченных мною на пути сюда, я изначально был настроен на интерьер бомжеватого типа: грязный матрас, рваная клеёнка, дырявая кастрюля над кострищем. Однако внутри всё оказалось более чем обычно. Я увидел вполне себе комфортабельное жилище. Сначала был лифт. Мы спустились на нём вниз на один этаж и оказались в чудной прихожей с декоративной мебелью, персидскими коврами, немецкими гобеленами и электричеством. Вот что значит волшебники.