Верлиока завалился набок, вздохнул устало и закрыл глаза. Уж не знаю, что с ним случилось: умер или снова задумался, подходить и проверять я не стал - побоялся. Вместо этого я нарочито медленно перезарядил обрез, посмотрел на жабоида и скрипнул фальцетом:
- А ты говорил, два витязя...
Болонка перестала плакать. Дмитрий Анатольевич разжал пальцы; она выпорхнула из его рук, отряхнулась, будто от воды, и заискрилась молниями. Снег на дороге начал плавиться, запахло гнилыми фруктами. Защёлкали, зароились голубые вспышки. Вокруг болонки образовалось электростатическое поле, вылившееся в большой шар из розовых, зелёных, жёлтых линий, и болонка на наших глазах начала расти. Осыпалась и растаяла шерсть, вытянулись уши, ударили копыта - и вот уже не болонка перед нами, но осёл, только горбатый и с лошадиной мордой.
Жабоид сложил молитвенно ладони и прошептал:
- Уподобился.
Глава шестая, немного об ослах, кикиморах и хромосомах
Осёл заржал, и выглядело это настолько неестественным, что меня пробрала дрожь. Ослы не ржут, они игогочут, это я ещё в школе усвоил. А ещё бабушка в детстве рассказывала, что так поступают ведьмы: оборачиваются, например коровой, и начинают хрюкать, пугать людей. Впрочем, Горбунок не ведьма, он артефакт, он не пугает, он может стать кем угодно, и я, честно говоря, боюсь представить, на что этот сгусток магии способен. Я подошёл ближе, похлопал его по шее, почесал за ушком. На ощупь Горбунок оказался совершенно настоящим, тёплым, и пусть даже зарился на меня красноватым взглядом, в целом выглядел вполне себе добродушным.
- Здравствуй, Конёк Горбунок, - прошептал я.
Вспомнилась сказка Ершова, неоднократно перечитываемая в детстве. Словно ожившая картинка: вот такой же в три вершка, да с аршинными ушами, на спине с двумя горбами... Можно подумать, автор лично лицезрел Горбунка и писал портрет напрямую... А может и в самом деле лицезрел, кто знает.
Подскочил жабоид, засуетился.
- Торопиться надо, пока не закостенел.
Он забормотал заклинание. Слов я не слышал, вернее, не смог разобрать, кажется, что-то вроде: Сивка-Бурка вещий каурка встань передо мной... Но Сивка-Бурка не Конёк Горбунок, это два разных артефакта, хоть и из одного помёта. Сработает ли?
Сработало. Горбунок снова окутался электрической дымкой, защёлкал молниями, разрядами, петардами...
Когда статика ушла и молнии рассеялись, перед нами стоял Москвич 412 бледно-голубого цвета. На крыше багажник, под крыльями и на порогах пятна ржавчины. Бог мой, во что он обратился? Я обошёл машину спереди. Одна фара треснута, бампер перекошен, у правого клыка вмятина. Из болонки в осла, из осла - вот в это?
- Эй, не шали, - погрозил пальцем жабоид, и ухмыльнулся, пожимая плечами. - Не остыл ещё. Злится. Сейчас переформатируем, - и снова к Горбунку. - Родной, не позорь меня перед новиком. Я же не прошу БМВ - обычную Ладушку, можно даже не последней модели. Ну, что тебе стоит?
Он уговаривал его минут десять, однако Горбунок на сотрудничество не шёл, и Москвич так и остался Москвичом.
Ладно, будем довольствоваться тем, что есть. Мне, в принципе, без разницы - БМВ, Москвич или Лада. Или ещё что-то. Я открыл заднюю дверку, заглянул в салон: обивка потёрта, панель поцарапана, на стекло пришлёпана буква "У". Антураж более чем дешёвый, я бы сказал, задрипанный. Но, повторюсь, без разницы.
- Ты на водительское место садись, - сказал жабоид.
- Не уверен, что смогу управлять этим.
- Управляет он сам.
- Тогда какой смысл садиться за руль?
- А такой, что сложно будет объяснять дорожной полиции, почему машина движется без водителя.
- Тогда ты садись
- Я водить не умею.
- А какая разница, если поведёшь не ты?
- Не сяду я! - упёрся жабоид.
- Ну, Дмитрий Анатолич, - пробурчал я, втискиваясь на водительское место.
Я потрогал рычаг переключения скоростей, покрутил руль.
- Как он заводится?
- Просто скажи: поехали.
- Поехали.
Заскрежетал с надрывом стартер, провернул несколько раз и застыл. Снова провернул, снова застыл.
- Аккумулятор что ли сел? - пожал я плечами.
- Какой аккумулятор? - донёсся с заднего сиденья раздражённый голос жабоида. - Это магия. Ей аккумуляторы не нужны.
- А чего тогда не заводится?
- Я же говорил, не остыл ещё. Не отвык от прежнего хозяина. Выпендривается. Время ему нужно, чтобы перестроиться.
Вот ведь - магия, а тоже характер имеет. Я провёл ладонью по панели - мягко, почти по-родственному - и кожей почувствовал, как теплотой отзывается пластик. Живой он, несомненно, живой, и относиться к нему надо как к живому...
- Ну, Горбуночек, родной, заводись.
Москвич заскрежетал, выстрелил из выхлопной трубы бензиновым сгустком и заворчал ласково и стабильно. Шевельнулись приветливо дворники, загорелись огоньки на приборном щитке. Я положил руки на руль, и Горбунок плавно стронулся с места.
Ехали мы не быстро, осторожно огибая наледи и плавно переваливаясь на кочках. Я прислонился головой к стеклу, задремал. Мне приснилась Василиса. Лето, речка, мы сидим на песчаном бережку. Стрекочут кузнечики, в камышах шебаршатся лягушки. Вода тихо струится у наших ног. Тепло. Горячий песок обжигает ступни, я вскрикиваю, Василиса смеётся, я тоже начинаю смеяться, черпаю пригоршню воды, плещу на неё, она плещет в ответ... А ветер качает головки камыша, и по небу плывут белые пёрышки.