Жабоид послушно заелозил тряпкой по столу. Он покраснел от смущения, и обиженно надул губы. Как ему, должно быть, неловко, находится в такой неприглядной ситуации, тем более передо мной, перед новиком и своим подчинённым. Ну да это его проблемы. Если уж захотел перехитрить того, кто изначально хитрее, будь готов стать уборщиком.
Водянкин вернулся к столу, посмотрел на бутыль, скривился, как будто не мог определиться: выпить ещё чарку или лучше не надо. Решил, что пока хватит.
- Давайте так, ребятки, - заговорил он, убирая бутыль обратно под стол. - Давайте по-честному. Что вы задумали у Лаюна выпытать, мне дела нет. Но добро за добро! С Лаюном у нас давняя вражда, и жить, глядючи друг на друга, терпения у меня боле нет. Так что я вам помогаю, путь лёгкий показываю и о слабости его говорю, а вы взамен его с глаз моих долой. Согласны?
Жабоид по-прежнему растирал похлёбку по столешнице, поэтому в разговор пришлось вступать мне.
- Предлагаете убить его?
- Тьфу на тебя, безбожник! - выругался Водянкин. - Что у тебя за каверзы на уме? Только бы убить кого. По-другому-то не можешь?
Я почесал небритый подбородок: какой сложный вопрос. Могу ли я по-другому? Спроси меня об этом три дня назад, и я сказал бы твёрдо: убивать никого нельзя, грех это. Было время, когда я даже подумывал стать вегетарианцем, проникнувшись несчастной судьбой бедных свинюшек и курочек, а в армии и вовсе старался прикинуться пацифистом, чтобы не брать в руки оружие и не ходить в караул. А сейчас... Убивать Верлиоку мне было не жаль. Представьте только: на вас идёт огромное чудовище, натуральный оборотень из фильмов ужасов, ревёт по-медвежьи и вот-вот растерзает. В такой ситуации будь ты хоть трижды вегетарианцем, а палец на спусковом крючке не дрогнет. А потом эти гномы на Додже, шестиствольный пулемёт, синюшная рожа Водянкина. Если так подумать... Да, я могу по-другому. Но могу и из обреза.
Я отодвинул пустую плошку.
- А что у вас за вражда, старейшина?
- Тебе какое дело, новик?
- Если у вас с этим стариканом недомолвки процессуального характера, баню он на вашем участке поставил или на хрен послал, то устраивать с ним разборки нам не разумно. Обратитесь к участковому. А если какой-то мотивационный аспект...
- Что ты мелешь, карась обугленный? Какой проспект?
- Я бы попросил без оскорблений.
- Каких оскорблений? Ты кому слова такие произносишь? Да я тебя!..
Водянкин поднялся и навис надо мной многопудовой тушей. Это выглядело вызывающе и страшно, и я мгновенно выхватил обрез. Жабоид открыл рот, да так и застыл, а Водянкин сглотнул, воткнувшись глазами в стволы. Из синюшного он вдруг стал бледно-голубым и заикающимся.
- Ты... это... Как тебя? Ты брось... Это же...
- Не надо, Игнатиус, - тихо попросил жабоид.
- Пусть извинится за карася! - потребовал я.
- Извини, - тут же извинился Водянкин.
Я самодовольно ухмыльнулся, так-то мне! - а то: кто ты такой, да я тебя. Проще надо быть, проще. И вооружённее.
Водянкин снова достал бутыль и хлебнул прямо из горлышка, посмотрел на меня и ещё раз хлебнул. Переволновался.
- Стало быть, тебя Игнатиусом кличут? - спросил он, не выпуская бутыль из рук.
- И что?
- Да так, ничего... А Игнатий Лойола кем тебе доводится?
- Никем.
- Ага, понятно. А этот обрез у тебя откуда?
- Ядвига Златозаровна одарила.
- Ядвига Златозаровна, - эхом повторил он. - Вот как? Новику такое поднести... - он покачал головой. - Ядвигу Златозаровну я уважаю. И друзей её уважаю тоже.
- Так мы её друзья и есть, - мгновенно сориентировался жабоид. - Очень большие друзья, почти родственники.
- Что ж сразу не предупредили?
- Да мы связями своими не кичимся. Ни к чему нам это, - Дмитрий Анатольевич прищурился лукаво. - Ну что, старейшина, обсудим новый договор?
Водянкин посмотрел на него зверем, а я представил, что скажет Ядвига Златозаровна, когда узнает, что мы её именем прикрываемся.
До вечера мы из дома не выходили. Водянкин с жабоидом смотрели сериал про бандитов, а я лежал на полатях и сочинял стихи. Интересное это дело - сочинительство. С одной стороны всё кажется простым: берёшь слово, находишь к нему рифму, и вот вам стихотворение. Помните версификатора из Солнечного города? Я поэт, зовусь Незнайка, от меня вам балалайка. Но с другой стороны, балалайка - это не тот предмет, которым стоит разбрасываться, поэтому с рифмой нужно обходиться крайне осторожно. Все эти кровь-любовь, роза-мимоза, кошка-собака настолько приелись и настолько достали читающее население страны, что лучше вообще ничего не сочинять.
Но я решился. Для начала я нарисовал в голове картинку, на которой мы с Василисой идём по полю и наслаждаемся общением друг с другом, а где-то высоко над нашими головами парит жабоид в образе филина и ухает: Ух-Ух. Светит солнышко, ветерочек поддувает, на горизонте ни облачка... Красивая получилась картинка, осталось облачить её в правильную форму, и можно выкладывать в соцсеть на суд благодарных френдов.
Однако я никак не мог подобрать к Василисе рифму. Как я не ломал голову, как не напрягал творческие извилины, ничего не получалось. Нужное слово всё время ускользало от меня, вырывалось скользким угрем из мокрых рук. К тому же Водянкин, будь он неладен, выключил телевизор и сказал, зевая: