Моим дальнейшим рассуждениям о корове помешала крепкая крестьянская длань. Она взяла меня за ворот и встряхнула.
- Откуда он у тебя?
Перед глазами появился обрез.
- Говорит, Ядвига дала, - услышал я голос Водянкина. - Врёт, однозначно.
- Врёт, - поддержал его дед Лаюн. - Незачем с ними возиться, Микулушка, всё и так ясно, как божий день.
- Как это незачем возиться? - всхлипнул жабоид. - Очень даже есть зачем. Мы же к вам со всей душой шли. Со всей своей открытой душой...
- А кто хотел Лаюна пытать? - снова послышался голос Водянкина.
- Пытать? - изумился жабоид. - Да как вам мысль такая крамольная могла прийти, уважаемый старейшина! И уж если на то пошло, так вы сами предлагали пристрелить его.
- Предлагал, - согласился Водянкин. - Но только в целях обмана, чтоб, значит, войти к врагам в доверие и выведать их дальнейшие планы. Я правильно говорю, Микулушка?
Тот, кто держал меня за воротник, кивнул. Я попытался смерить его взглядом. Крупный товарищ. Плечи шире моих в два раза, и стоит согнувшись, потому что высоты хлева, дабы выпрямиться во весь рост, ему не хватает. И очень сильный, хотя на вид лет семьдесят.
- Признавайся, где взял? - снова ткнул он в меня обрезом.
Мне ничего и никому не хотелось объяснять. Не верят? Их проблемы. Пускай сами доказывают, что я его украл. А у меня вообще голова болит. Мне сейчас горячего чаю выпить и прислониться к Бурёнке. Бурёнушка, подойди ближе... Я закрыл глаза и начал заваливаться набок.
- Сильно ты его, Микулушка, приложил, - причмокнул Водянкин. - Перестарался. Не добьёмся мы сейчас от него правды. Подождать надо, покуда оклемается.
- Пусть ночь здесь посидят, - предложил дед Лаюн. - Утром от них больше пользы выйдет.
Человек богатырского роста отпустил мой воротник.
- Не замёрзнут они здесь?
- Что ты, Микулушка, скотина не мёрзнет, а им с чего ж? До утра дотерпят, - отмахнулся дед Лаюн, и засуетился с хозяйской гостеприимностью. - Пойдём в избу, друг дорогой, я блинов напёк, попотчую тебя.
- Не, до дому надо, старуха ждёт. Ты Водянкина блинами потчуй, он блины любит...
Водяной закивал, дескать, люблю, верно, но его дед Лаюн приглашать не стал, сослался на усталость и на то, что спать пора. Водянкина это задело, он надул губы и запыхтел подобно паровозу. На мой взгляд, совершенно глупая реакция. Меня тоже на блины не позвали, но я при этом обиженку из себя не строю.
Поговорив ещё немного на крестьянские темы, троица стариков-разбойников покинула хлев. Мигнула и погасла лампочка, стало темно. Наконец-то. Я попытался устроиться на стуле поудобнее, чтоб хоть немножко дать упор больной голове и подремать. Что будет утром, честно говоря, меня интересовало мало. Что будет, то и будет. Не убьют же они нас в самом деле. А если и убьют...
- Игнатиус, ты только не спи, - послышался скулёж жабоида. - Мне страшно.
В темноте его глаза отсвечивали красным, словно две маленьких искорки, две маленьких капельки крови. Мне захотелось взять платок и вытереть их, а ещё лучше замазать цементом, чтоб не светили и не мешали спать.
- Игнатиус, - снова заблеял Дмитрий Анатольевич, - поговори со мной.
Вот же лист банный. Меня мутит, голова раскалывается, а он...
- О чём с тобою говорить?
- О чём-нибудь.
Ох ты, какой простор для фантазии. О чём-нибудь, это, получается, о чём хочешь или даже о чём угодно. Можно выбрать абсолютно любую тему, пусть неприятную или весьма личную, и попробуй отказаться, ибо сам сказал: о чём-нибудь.
Я вздохнул в унисон Бурёнке. Как много рассуждений вызвала обычная ничего не значащая фраза. Можно воспользоваться этими рассуждениями и вытащить жабоида на откровения, попутно выпытав все тайны о жизни Василисы, о её предпочтениях и увлечениях, но я не стал. Вместо этого я спросил:
- Что они с нами сделают?
- Что сделают? Дождутся, когда Собор издаст новые списки, и отправят нас на суд.
- Плохо.
- Плохо будет, если они нас гномам сдадут.
- А что гномы с нами сделают?
- Продадут.
- Кому?
- Вариантов много, - Дмитрий Анатольевич всхлипнул, глазки померкли.
Расспрашивать его про варианты я не стал, да он и сам вряд ли бы рассказал, потому что по голосу было ясно, что варианты не для слабонервных. Придёт время, и я о них узнаю, но надеюсь, что этого не случится никогда.
- Мама говорила, тут старичьё одно, пенсионеры, - то ли пожаловался, то ли попытался объясниться жабоид. - Зимой на печке сидят, летом рыбу удят.
- Ничего себе пенсионеры. Особенно тот, который меня вырубил.
- Это Микула Селянинович. Легендарная личность, русский витязь, сил не меряно. Но последнее время сдавать начал. Старость. В прошлые годы он тебя по плечи в землю вогнал бы. Это, разумеется, метафора.
- Хороша метафора. У меня ощущение, что я до сих пор из земли выбраться не могу.
Рядом заскулили. Я подумал, что Дмитрий Анатольевич снова начал грустить, но звук уж больно походил на натуральный и доносился вроде как из-за стены.
Горбунок?
Великий Боян! Во всех этих передрягах я о нём совершенно забыл. И даже Водянкин, этот жук подводный, этот подлый перевёртыш, шпион проклятый о нём не вспомнил и ничего не сказал своим приятелям. Зато Горбунок помнил всё.