Я должна рассказать тебе о нем, потому что он будет твоим зятем. Его зовут Джон Джозеф Грин, он моих лет, родился в местечке под названием Пиктон, что недалеко от Сиднея. Если ты посмотришь на карту, моя дорогая, то увидишь, что это в трех тысячах километрах отсюда, я там ни разу не была, и в такой поездке нет смысла. Как и многие другие, вся его семья умерла в 1919 году во время эпидемии инфлюэнцы. Он одинокий, как и я, очень красивый и спокойный мужчина. Мы с ним неплохо подходим друг другу, и, кроме того, он хорошо помогает мне на ферме. Джон много путешествовал по Австралии, он что-то вроде исследователя, но теперь хочет осесть на одном месте. Мы вполне устраиваем друг друга, и ты можешь не беспокоиться за меня. Ты не должна думать, что я глупая и романтичная, поскольку в свои сорок лет выхожу замуж, — я это делаю обдуманно и осознанно.
(Я заметил, что упоминаний о том, что Грина привел Билли-старший, в письме не было.)
Скоро мы должны пожениться. Я надеюсь, это случится, когда странствующий священник, отец Нейсмиш, нанесет сюда свой следующий визит.
Я представляю, как ты поднимаешь брови, и слышу, как ты говоришь: «Мэри стала католичкой?» Нет, конечно! Просто отец Нейсмиш — очень хороший человек, иезуит, и проводит свою жизнь, служа Богу в отдаленных местах. И что еще более важно, он может обвенчать нас. Если бы не он, нам пришлось бы совершать очень неудобную поездку.
Надеюсь получить твое благословение и пожелания добра.
Джейн, я уверена в Джака и буду счастлива с ним".
— Что значит Джака? — спросила Джейн.
— Прозвище, что же еще? Подобно тому, как я зову тебя Ойлкен Стратт.
— Не задирайся! Джака — сокращенное от Джон, да?
— Получается так.
Мы продолжили чтение писем. Я, конечно, ничего не нашел в них, поскольку читал уже после Джейн. Вдруг она сказала:
— Слушай!
— Я весь внимание.
— Это письмо она написала в 1970 году. Обыкновенное письмо, ничего особенного, но здесь есть постскриптум. Слушай: «Джейн, я никогда не интересовалась твоим финансовым положением, но теперь, когда твое здоровье стало уже не таким крепкий, не хочу, чтобы ты испытывала лишения, поскольку имею больше, чем мне необходимо для собственных нужд. В йоркширском „Пенни-банке“ в Брэдфорде я открыла счет на твое имя. Когда тебе понадобится, используй эти деньги. Если они тебе не нужны, все равно пусть лежат, и пожалуйста, не позволяй твоей гордости протестовать, потому что, хотя я не рядом с тобой, я всегда думаю о тебе!»
— Еще деньги, — пошутил я. — Наследство делается все больше и больше.
Джейн печально улыбнулась:
— Я должна просто жить и наслаждаться ими.
— Я скажу тебе, что мы сделаем.
— Сейчас, дай только я прочитаю последнее письмо.
Быстро пробежав его глазами, она отложила листок в сторону.
— Ничего особенного. Так что же мы сделаем?
— Мы отправимся в департамент, где ведется запись всех землевладельцев, чтобы посмотреть, кто соседствует с фермой Стринджер Стейшн. А потом мы их всех проверим.
— Может быть, с этим лучше справится полиция?
Я рассказал Джейн про Боба Коллинза.
— Ты можешь поддерживать с ним контакт. Полиция обо всем знает, но сейчас от нее мало толку.
Джейн подошла к окну, из которого открывался вид на реку Суон, в водах которой играли солнечные лучи. Несколько минут понаблюдав за течением, она восхитилась:
— Удивительное место! — И, помолчав, добавила: — Как ты думаешь, эти ужасные люди знают, что мы не погибли?
— Наверняка знают.
— Но как? Они же не могли узнать про солдат-норвежцев!
— Если бы мы просто проехали через Кунунурру, одно дело. Но мы задержались там, звонили по телефону, загорали. Конечно, им известно, что мы остались живы.
— И они знают, что мы вернулись в Перт?..
— Да. И поэтому мы не останемся здесь.
— О Боже! Снова путешествовать. Куда же мы отправимся после регистрационной палаты?
— У моего друга здесь неподалеку есть коттедж.
— Он знает, что ты с молодой особой женского пола?
— Собственно говоря... знает.
— Это для него привычно?
— Он думает, что я собираюсь жениться на тебе, — сказал я, чувствуя себя в этот момент омерзительно.
Естественно, это ее как громом поразило. После взрыва возмущения («Если бы я хотела выйти замуж, думаешь, я до сих пор бы этого не сделала?») последовал сарказм («Как благородно с моей стороны удостоить ее такой чести!»). Затем пошли оскорбления в адрес юристов Перта, которые настолько беспомощны, что позволяют неизвестным особам даже похитить себя! Ее глаза метали молнии, ноздри трепетали.
— Ну почему все так? — отбушевав, спросила она наконец.
— Потому, — ответил я, — что у меня тут около тысячи всяких тетей, дядей и кузенов!
— И всей этой тысяче хочется запустить свои жадные австралийские лапы в моиденьги?!
— Знаешь, — вымолвил я, ошарашенный, после некоторого раздумья, — ты похожа на... австралийское насекомое.
— Уж не имеешь ли ты в виду этого... оззи-моззи? Что ж, благодарю за комплимент!
— Да, здесь водится муравей, который так называется. И он выделяет такой... медовый нектар, деликатес, что ли, на редкость вкусный. У этого насекомого сладенькое тельце, зато кусачая и вредная головка. Естественно, все желают заполучить сладкую часть и никто не хочет головку... Ты, Джейн, напоминаешь мне этого милого муравья, только в человеческом обличье. Никогда не забывай об этом!.. Да, мои многочисленные родственники встали бы стройными рядами на защиту твоей безопасности... А ты... ты подумала...
Считаю, что на ее «почему?» я ответил вполне достойно, и она понемногу начала остывать.
Джейн была очень обидчива, как, впрочем, все современные независимые женщины. Конечно, я находил в ней массу прочих достоинств, за исключением, пожалуй, ее нетерпимости к одной-единственной вещи: при малейшем намеке на то, что ее кто-то начинает опекать, она буквально взрывалась от обиды. По отношению ко всему другому отличалась сдержанностью манер, интеллигентностью, трезвостью в оценках, уравновешенностью.
Выяснение отношений задержало нас на добрых полчаса, поэтому посещение регистрационной палаты откладывалось на другое время. Вместо этого я отвез ее в Мандереч[9] и потом на обед.
Джейн, к которой вернулись ее рассудительность и спокойствие, спросила:
— Почему прибрежная зона отдыха Перта так далеко?
Вопрос следовал за вопросом. Пройдя сквозь облако москитов, облепивших яркую вывеску ресторана, мы уже изрядно чесались, но, несмотря на это, чувствовали себя превосходно. Мандереч — отличное место для рыбной ловли. Вся экзотическая рыба и многое другое было для нее в диковинку, и вскоре она уже рассуждала об экспорте австралийской фауны для стола англичан. Красное вино вызвало аналогичные стремления. Как я уже говорил, мы получили от еды массу удовольствия, однако о женитьбе больше не разговаривали.
Мне хотелось все-таки увезти Джейн на пару дней в тихое местечко под названием Дейвсвилл, где находился коттедж Боба. И я увез ее туда.
К коттеджу можно было добраться по воде и по суше. Боб, большой любитель ловли креветок и крабов, имел две моторные лодки. Одна часто использовалась для развлечения гостей, вторая, более мощная, спускалась на воду, когда внуки Боба изъявляли желание прокатиться на водных лыжах. Голубой «коммодор», стоявший возле коттеджа, предназначался для прогулок по окрестностям.
Пропустив Джейн в дом, я тщательно закрыл за собой дверь и разбрызгал повсюду специальную жидкость в надежде, что она убьет всех моззи. Необходима была осторожность: я знал манеру Боба всюду развешивать сетки: незваный гость, влезший в окно, тотчас обнаружит себя запутавшимся в нескольких милях прочной нейлоновой тюрьмы, которая падала с потолка. Однажды я выполнял для Боба роль подопытного кролика. Если вы попались, то попались крепко, а если будете барахтаться и стараться освободиться, то лишь ухудшите свое положение; если же останетесь хладнокровным, вы все равно обречены, потому что сеток слишком много, и для каждой из них Боб приспособил специальные веревки. Только если у вас в руке нож, стоит попробовать разрезать нити и выбраться, но если он находится, скажем, у вас за поясом, то вытащить его вам уже не удастся: сетки только туже будут обтягивать вас при каждом следующем движении. Точное повторение ситуации с мухой, очутившейся в сетях паука.