Зависла тишина. Ни вздоха, ни слова, ни звука. Девушка, оцепенев то ли от испуга, то ли от самого смысла слов брюнета, сидела за столом и боязливо смотрела на двух стоящих друг напротив друга мужчин, таких родных и рассвирепевших. Обоюдно невыносящих присутствие друг друга. Деймон кинул на девушку короткий взгляд, который на эту секунду сменился волнением и нежностью, что мысленно приказывала ей подняться на ноги и последовать за ним. За тем, кто только что не побоялся ни ее отца, ни его влияния и злобы. Шатенка неуверенно прошла к Деймону, что неожиданно для нее крепко схватил ее за руку и повел вслед за собой прочь из пропитанного жадностью и гнилостностью человеческой душонки дома, разрешая Елене оставить лишь растерянный, посланный удивившемся родителям взгляд, не знающий ничего в этот момент, кроме искры страха.
Деймон быстро покинул помещение, не отпуская до боли сжатую в своей руке ладонь девушки, которая едва успевала перебирать ногами, чтобы успеть за целеустремленно направляющимся к машине парнем. Он смог разжать ее руку лишь тогда, когда им пришлось сесть в автомобиль, словно укрывший их от тех безумных взглядов Гилбертов и той ужасно пышности богатства. Елена взглянула на нажимающего на газ Деймона, на чьем лице было выражена едва скрываемая нервозная ярость, заставляющая его забывать о собственном здравом разуме и контроле при каждом недобром разговоре, затрагивающем его девушку. Девушку, защищать жизнь которой он считал обязанностью. Шатенка наконец-то оторвала прикованные к его сосредоточенному на дороге лицу карие глаза и теперь четко расслышала неровный и быстрый стук своего сердца, который вместе с ревом мотора бешено несущейся машины отбивал шумный ритм. И так продолжалось до того, пока все эти звуки и пролетающие за стеклом смазанные пейзажи не вызвали у девушки сводящее с ума головокружение, вынудевшее ее подать голос.
— Что это было, Деймон? — возмущенно спросила Елена, чье сознание теперь отошло от удивленного шока и могло прорабатывать произошедшее. — Он — мой отец, а ты наговорил ему такое…
— Елена, он — козел, которому плевать на тебя. Он считает тебя шлюхой, а ты считаешь его отцом? Да какое он имеет право это говорить! — громко произнес Деймон, чьи руки до побелевших костяшек впились в руль, но парень старательно пытался скрыть свою злостную нервозность в присутствии Елены.
— Да? Но ты можешь оставить мне хоть одного человека, которому я могла бы доверять? Если так, то абсолютно всем плевать на меня. Даже ты постоянно куда-то сбегаешь, словно меня и вовсе не существует, Деймон! — тоже перейдя на повышенный тон, прокричала не менее взбесившаяся произошедшим Гилберт и просверлила усилившего скорость машины парня возмущением и отчаянием своего взгляда.
— Поверь, люди, которым можно доверять точно не твои родители. Это самоуверенные твари, которым похрен, где ты и как! Я не выводил бы твоего отца из себя, если бы он не говорил про тебя гадости. Елена, в первую очередь он должен оставаться твоим отцом, а отец не имеет право себе такое позволять. Ты его дочь, и я бы на его месте обвинял бы любую суку, но уж точно не называл бы своего ребенка шлюхой. Да он даже против того, чтобы я был отцом твоих детей! Чем я хуже него самого? Я не настолько скотина, как он думает. Как ты думаешь, Елена. Потому что мои дети всегда будут теми, за кого я буду рыть землю из-под себя, чтобы они ни в чем не нуждались! — теперь уже не в силах остаовить забурлившую внутри него кровь и раздражительность, Деймон перешел на неконтролируемый крик собственных эмоций, заставляя девушку испуганно вжаться в сидение даже прежде, чем он с мерзким скрежетом шин резко затормозил возле их дома, как ошпаренный выбегая вслед за неоставшейся в стороне от нападения истиречно-гневной нервозности шатенкой. Елена быстро влетела в дом, зная, что еще мгновение в присутствии брюнета заставит ее снова потеряться в искреннем плаче своих нагло издевающихся эмоций, которые с жалобными всхлипываниями уже вырывались наружу.
— Елена, подожди. — слишком внезапно ставшим мягким голосом с легкой хрипотцой сказал Деймон, и девушка, мучаясь в сомнениях касательно своих действий, остановилась в одном шаге от стеклянной лестницы, поворачиваясь к Деймону с заплаканным лицом, выражающим настолько глубокое отчаяние и растеряность, что внутри Сальваторе снова проснулась ноющая боль, заставляющая его воспоминания прокручивать все те дни, которые дарили им двоим исключительно улыбки.
— Деймон, оставь меня… — сорвавшимся из-за подступивших слез, размазывающих тушь по ее мокрым щекам, прошептала Елена, отшатнувшись чуть назад, когда парень быстрыми шагами приблизился к ней.
— Нет, Елена. Ты знаешь, что не оставлю… — настойчиво и серьезно проговорил он, не переставая с сожалением смотреть в ее грустные покрасневшие карие глаза, которые преобрели какой-то пустынный, светлый оттенок, заставляющий его самого пропадать в какой-то внутренней тоске. — Елена… Я… Я не хотел довести всё до такого, но… Но всегда есть какое-то «но». Если так будет лучше, то я готов извиниться за этот паршивый вечер. И… И просто скажи мне, у меня есть шанс? У нас есть шанс? Есть ли хоть одна попытка, что всё будет как раньше?
— Деймон… — так же тихо прошептала она, словно у нее не осталось и капли сил, чтобы нормализовать свой пропавший во всхипываниях голос.
— Елена, я всё понимаю… Но уже нельзя ничего изменить! Просто чисто фактически ничего нельзя изменить. — Деймон не спускал с нее своего льдистого взгляда, но знал как предательски дрожит и его голос, поддавшийся и волнению, и жалости. — Я знаю, тебе нелегко. Я готов понять. Для твоей психики это как минимум ужасно, и… И тебе требуется время. Но мне не легче, Елена! Черт возьми, я грохнул человека, и мне точно не проще! Думаешь, для меня это всё спокойно? Да я с ума уже сошел, потому что меня успокаивают только одни шалавы, которые сами липнут ко мне. Да, меня это успокаивает, но мне нужно лишь вернуть тебя. И мне страшно. Я серьезно, мне страшно. Я боюсь, что потеряю тебя окончательно, если буду добиваться от тебя того, от чего ты постоянно убегаешь. Ты и представить не можешь, как сильно мне не хватает тебя, но я боюсь даже посмотреть тебе в глаза, зная, кого ты увидишь. Убийцу. Жестоко и порочного урода. И я боюсь остаться без тебя. Конечно, я крепко связан со всей хренью касательно хулиганства, ограблений и прочего дерьма, но я никогда не оставлял за собой кровавых следов. Я не убивал. Раньше не убивал. И до одного этого поганого дня среди всей нашей компашки чистыми оставались лишь я и Кай, потому что один только Клаус уничтожил кучи людей. Но я не такой. Такой, но не настолько… Елена, я… Я впервые не знаю, что мне делать. Мне тоже хреново, как и тебе, но я пытаюсь держаться и не показывать это, потому что меня сразу задавят. Как смазливое чмо. Но мне хреново. Я просто хочу, чтобы ты это тоже знала…
— Я не хочу об этом говорить… — словно пропуская каждое его слова острой иглой через себя, осторожно возмутилась Елена, не имея возможности пошевелиться из-за собственной нервозной усталости, что захватила всё ее содрогающееся от плача тело.
— Да пошло оно всё к черту! — резко выругался Деймон и, словно отбросив что-то каждый раз сдерживающее его порыв, одним рывком вплотную приблизился к девушки, впиваясь в ее губы неожиданным и до боли в сердце нужным поцелуем. Он слишком резко ринулся к Елене и теперь, крепко сжимая в своих сильных руках ее хрупкие плечи, он не мог отпрянуть назад, когда их губы отдельно от их здравомыслия сцепились в единой искре нежной растеряности. Обнимая ее тело своей нежностью и властностью, Деймон заставлял таять шатенку в своих руках, разрешая ей ощутить то самое необходимое тепло, которое каждый раз ускользало от нее в одном лишь шаге вот уже четыре месяца. Она тоже поддалась навстречу к нему, соприкасаясь с ним губами, и тот поцелуй, пускай вызванный внезапностью, страхом и отчаянием, сиял своим чудесным необыкновением, вынуждая их двоих растворяться в собственном мире тишины и сладостно манящих губ, соединившихся в едином поцелуе, страстном и взамном, грубом и нежном, чувственном и приятном. Они существовали лишь одни в этот миг, когда он крепко прижимал ее к своему телу, она устало держалась за его плечи, падая в его объятия. Его удивила ее невозмутимость, но в тот момент, когда она бесприкословно поддавалась его руками и поцелую, брюнета не заботило ничего на свете, кромо собственной радости и минутного умиротворения. И было ли то шоком, или стыдливостью и смущением, но Елена медленно отпрянула от его лица, убирая с его плеч свои ладони, будто сама не могла поверить в содеянное.