Но вернемся к моей почте. Получила объявление одной оптовой торговли колониальными товарами, в котором предлагают особо экономные сорта овсянки, риса, муки, чернослива и сушеных яблок, в специальной упаковке для тюрем и благотворительных учреждений. Звучит приятно, а?
Получила я и письма от фермеров, желающих принять здорового, крепкого, трудолюбивого мальчика лет четырнадцати, чтобы дать ему семейный очаг. Удивительно! Эти очаги появляются в изобилии как раз к началу весенних полевых работ. Когда мы на прошлой неделе навели справки об одном таком фермере, сельский священник на наш обычный вопрос: «Есть у него имущество?» — ответил осторожно: «Кажется, есть пробочник».
Ты не можешь себе представить, что такое — «семейные очаги». На днях мы видели, что огромная и зажиточная семья живет в трех крохотных комнатушках, чтобы остальная часть их красивого дома оставалась чистой. Четырнадцатилетняя девочка, которую они хотели удочерить как дешевую прислугу, должна была спать вместе с их тремя детьми в темной каморке. Душная, непроветриваемая кухня, она же — столовая и гостиная, загромождена хламом, которого я не видела в самой бедной городской квартире, и жара там стоит не меньше 25-ти градусов. Эти люди не живут там, а тушатся. Можешь не сомневаться, что они не получили от нас никакой девочки!
У меня есть одно нерушимое правило — все другие я меняю, если надо. Ни одного ребенка не отдадут из приюта, если семья не предложит ему лучших условий, чем у нас. Вернее, лучших, чем мы сможем дать через несколько месяцев, когда превратимся в образцовое заведение. Надо сознаться, до этого очень далеко.
Как бы там ни было, я очень разборчива и отклоняю три четверти добровольных родителей.
Позднее.
Гордон прислал моим детям свои извинения в виде трехпудового мешка орехов в три фута вышиной.
Помнишь ты это сладкое блюдо из орехов с кленовым сахаром, которое нам давали в колледже? Мы презрительно морщились, но ели. Я ввела его у нас и уверяю тебя, оно не вызывает презрительных мин. Просто удовольствие кормить детей, прошедших курс у миссис Липпет, — они умилительно благодарны за малейшее баловство.
Надеюсь, ты не будешь жаловаться на краткость этого письма.
Твоя, на грани писчих судорог,
С. Мак-Б.
Приют Джона Грайера.
Пятница, с утра до вечера.
Дорогая Джуди!
Тебе, наверное, интересно будет узнать, что я встретилась с новым врагом, докторской экономкой. Я неоднократно говорила с ней по телефону и заметила, что голос ее не отличается аристократической нежностью. Но теперь я узрела ее! Сегодня утром, возвращаясь из деревни, я сделала небольшой крюк и прошла мимо их дома. Доктор, очевидно, — плод своего окружения, мутно-зеленой крыши и закрытых ставней. Можно подумать, что у него только что были похороны. Я не удивляюсь, что светлая сторона жизни ускользнула от него. Когда я осмотрела дом снаружи, меня стало разбирать любопытство, соответствует ли внутренний вид внешнему.
Сегодня перед завтраком я пять раз чихнула, и потому решила зайти за профессиональным советом. Правда, он — педиатр, но чихают ведь в любом возрасте. Итак, я смело поднялась по ступенькам и позвонила.
Что за звук нарушает нашу мирную беседу? Голос высокородного С. У. — все ближе. Мне нужно писать письма, и я не желаю тратить время на его дурацкие настроения, а потому спешу послать Джейн, чтобы она встретила его у дверей и, глядя ему в глаза, сказала, что меня нет дома.
Бейте в цимбалы! Пляшите от радости! Он ушел. Эти восемь звездочек — восемь минут, проведенные во мраке шкафа. С. У. встретил Джейн любезным сообщением, что он посидит и подождет, после чего вошел и сел. Но разве Джейн оставит меня изнывать в шкафу? Нет. Она заманила его в детскую, чтобы показать ему «ужасную вещь», которую натворила Сэди Кэт. Высокородный любит смотреть на ужасы, особенно, когда в них повинна Сэди Кэт. Не имею ни малейшего представления, какой позор собиралась открыть Джейн, но он ушел.
На чем это я остановилась? Ах, да! Я позвонила в дверь доктора.
Дверь открыла рослая, здоровенная особа с засученными рукавами. У нее чрезвычайно деловитый вид, ястребиный нос и холодные серые глаза.
— Что вам угодно? — спросила она таким тоном, словно я рекламирую пылесосы.
— Доброе утро! — любезно улыбнулась я и вошла. — Вы миссис Мак-Гурк?
— Да, — ответила она. — А вы новая начальница из приюта?
— Совершенно верно, — сказала я. — Хозяин дома?
— Нет, — сказала она.
— Но ведь это его приемные часы.
— У него нет регулярных часов.
— А надо бы, — строго сказала я. — Будьте добры, передайте, что мисс Мак-Брайд приходила за советом, и попросите его зайти после обеда в приют.
— Бур-р! — пробурчала миссис Мак-Гурк и так поспешно закрыла дверь, что прищемила мне юбку.
Когда я рассказала об этом доктору, он только пожал плечами и ответил, что такая у нее манера.
— Почему же вы с ней миритесь? — спросила я.
— А где я найду лучше? Нелегко работать на одинокого человека, который приходит к обеду или к ужину в самое разное время. Правда, от нее мало радости, зато она ухитряется подавать горячий обед в девять часов вечера.
Все равно я уверена, что ее горячие обеды никуда не годятся. Она — ленивая, сварливая, старая грымза, и я знаю, почему она меня не любит. Она воображает, что я хочу украсть у нее доктора и лишить ее теплого местечка — учитывая наши отношения, это просто смешно. Но я не стану ее разубеждать. Этой старушенции полезно немного помучиться. Может быть, она будет готовить лучше, хоть чуточку его откормит. Я заметила, что откормленные люди добродушны.
Десять часов.
Весь день я пишу тебе чушь. Вот и ночь, и я так устала, что клюю носом. Права твоя песенка:
«Ах, как мил мне сон!»
Салли Мак-Б.
P.S. Смешной у нас язык, а? Смотри, какие слова коротенькие!
П.Д.Г.
1-е апреля.
Дорогая Джуди!
Я поместила Изадора Гутшнейдера в семью. Его новая мама — шведка, толстая, улыбающаяся, с голубыми глазами и светлыми волосами. Она выбрала его из кучи ребятишек, потому что он самый «черненький». Она всегда любила брюнетов, но в самых честолюбивых мечтах не могла надеяться родить своего. Изадора переименуют в Оскара Карлсона, в честь его покойного нового дяди.
Мое первое попечительское собрание состоится в среду. Должна сознаться, жду его без особого нетерпения, тем более, что главным должно быть мое вступительное слово. Хотелось бы, чтоб наш председатель был здесь, он бы меня поддержал. В одном, по крайней мере, я уверена: я никогда не приму перед попечителями той лицемерной позы, которую принимала миссис Липпет. Я буду смотреть на «первую среду», как на приятное развлечение, мой jour fixe[9], когда друзья приюта собираются, чтобы обсудить насущные дела и отдохнуть; и я постараюсь, чтобы наши удовольствия не стесняли сирот. Видишь, я приняла к сердцу страдания маленькой Джеруши!
Твое последнее письмо я получила, в нем нет и намека на возвращение. Разве не время вам обернуться к Пятой Авеню? Дом есть дом, как бы плох он ни был, говорят шотландцы. Тебя не поражает, как хорошо я знаю шотландские поговорки? Со времени знакомства с доктором мой лексикон заметно обогатился.
Звонят к обеду! Оставляю тебя, чтобы посвятить полчаса живительной баранине. В приюте Джона Грайера мы едим, чтобы жить.
Шесть часов.
С.У. опять навестил нас. Он является часто, надеясь поймать меня на преступлении. Как я его ненавижу! Он румяненький, толстенький, надутый старикашка, с румяненькой, толстенькой, надутой душой. До его прихода я была в оптимистическом настроении, а теперь я ничего не смогу делать, только проворчу целый день.