— Она выпила вут итэ, — ответила за всех Бибимарьямбан и протянула Факсу скляницу с остатками купоросного масла.
— Много? — вскинул брови Альберт Карлович, возвращая старшей жене князя скляницу. Купоросное масло считалось одним из не очень опасных, но все же минеральных ядов.
— В пузырьке масла былэ окуло пылавины, и вы сами видите, сколькэ теперь осыталось, — вздохнула Бибимарьямбан так, что было совершенно непонятно, что ей больше жалко, свою коллегу по исполнению супружеских обязанностей Сумбуль или купоросное масло.
— Мы ей сыразу мылако дали пить парнуе, — сказал Мустафин, с тревогой поглядывая на Сумбуль, лежащую с закрытыми глазами.
— Вот это правильно, — одобрительно отозвался Факс. — При отравлениях парное молоко — самое пользительное дело.
— Так ее сыташнилэ.
— И это неплохо, — констатировал Альберт Карлович. — По крайней мере, немного очистился желудок.
Он приставил стул к постели больной и взялся за ее запястье. Сердце билось быстро, однако едва ощутимыми толчками.
— Биение жил очень слабое, — тихо произнес Альберт Карлович скорее себе, нежели окружающим, однако князь услышал его слова и, едва сдерживая рыдания, возопил по-татарски скороговоркой:
— Помоги, о Всевышний, не дай умереть юной Сумбуль, и тогда я выстрою мечеть больше мечети Рахим-бая, а минарет при ней выше, чем у мечети Эфенди! Я буду отдавать на ее содержание не десятую часть всех своих доходов, но двенадцатую или даже тринадцатую! Я выстрою при мечети большое медресе, и самых бедных шакирдов буду содержать собственным иждивением! Я буду кормить всех бедняков в округе не один раз в год, но четыре, пять, шесть раз, только не дай прерваться дыханию ее, свету моих очей, моей любимой Сумбуль!
После сих воплей, известное дело, последовал еще более сильный вопль, извещающий всех о том, что Аллах един, а Мухаммед, дескать, пророк его. Потом князь в повышенном тоне стал что-то выговаривать своим женам и служанкам, на что те отвечали не менее нервически и громко, правда смиренно опустив головы.
— Я бы попросил выйти всех отсюда, вы мешаете мне осматривать больную, — не выдержал, наконец, Альберт Карлович.
Гвалт мгновенно стих. Мустафин одним жестом выпроводил из покоев всех женщин и остался один, выжидающе посматривая на доктора.
— Вас, князь, я бы тоже попросил выйти.
— Защим? — удивленно сморгнул Мустафин.
— Затем, чтобы не мешать мне делать свою работу, — твердо сказал Факс.
Князь выпучил глаза и тряхнул хилой бороденкой.
— Вы хотите, штобэ я уставил вас наэдине са сваэй шеной?
— Именно, — подтвердил его слова Факс. — Для успешного лечения больного ему необходим только врач и никто более. Кроме того, врачебная практика предписывает отсутствие всяких посторонних лиц при врачевании больного.
— Я нэ пастароний, — заявил гордо князь. — Я — муш.
— В данном случае это не имеет никакого значения, — не согласился с ним Альберт Карлович. — Все, кроме больного и врача, являются людьми посторонними. Выйдите, прошу вас.
— Латны, — с каким-то оттенком мстительности произнес Мустафин и вышел, медленно прикрыв дверь.
Когда он ушел, у Сумбуль дрогнули веки. Заметив это, Альберт Карлович, прекрасно разбирающийся в женских хитростях, тихо спросил:
— Зачем вы это сделали?
Девушка открыла глаза и посмотрела на Факса.
— Зачем вы это сделали? — повторил он свой вопрос.
— Я не хочу жить, — ответила она одними губами.
— Это бывает, — сказал Факс и перевел взгляд в окно. За ним, тихонько постукивая в стекло, качалась голая ветка березы с одним-единственным желтым листком. Трепеща на ветру, он изо всех сил пытался удержаться на ветке, и пока это ему удавалось. Конечно, только пока.
Альберт Карлович снова посмотрел на Сумбуль.
— Это пройдет. Обещайте, что вы будете послушны, — попросил он.
Уголки губ ее чуть тронула едва видимая усмешка.
— Я хотела замуж за Мухаметшу. Я любила его, и он любил меня, — словно не слыша, что попросил доктор, сказала девушка. — Но он не мог дать за меня большой калым моему отцу, а Мустафин дал целых три тысячи рублей серебром. И я стала его третьей женой. Но я не люблю его, поэтому и не хочу жить.
— Ну, знаете, ежели так-то рассуждать, то у нас впору каждому второму травиться, — заметил ей Факс. — Что, и мне прикажете яду принять, коли я не люблю свою… — Альберт Карлович вдруг осекся и с удивлением посмотрел на Сумбуль. Он не может сказать, что не любит свою жену, потому как это будет не правдой!
— Вы мне верите? — вдруг спросил девушку Факс.