Разряды, по которым заказывались похоронные процессии, имели еще свои подразделения, в зависимости от тех услуг, какие бюро оказывало заказчику. По второму разряду похороны были много скромнее, а по третьему — и совсем бедные: на дрогах — простой, необшитый гроб, на переднем крае — кучер, старая кляча, еле передвигая ноги, медленно тянула дроги — все. За гробом шла одинокая женщина. Жалкая картина! Недаром, когда раньше хотели о ком-нибудь отозваться, как о бедном, говорили: «Все было так, как похороны по третьему разряду!» Шутили еще, что были похороны и по четвертому разряду. Тут уж сам покойник сидел на дрогах и правил лошадью[56].
Были на улицах Петербурга и церковные процессии, которые назывались «крестным ходом». Но одна из этих процессий была особенно грандиозной. Это было в день Александра Невского, 30-го августа по старому стилю[57]. Эта процессия шла от Александро-Невской лавры до Исаакиевского собора, а после совершения молебна в соборе — обратно. Впереди несли большой фонарь, затем крест с распятием, затем попарно шли хоругвеносцы, которые несли хоругви (церковные знамена), затем несли разные иконы, за ними — многочисленное духовенство в блестящих ризах, и, наконец, нескончаемый поток народа. Народ пел церковные песнопения. На тротуарах Невского проспекта толпился народ, наблюдая за этим зрелищем. Вдоль всей процессии находились пешие и конные городовые, которые поддерживали порядок. Зрелище этой процессии было действительно грандиозное, особенно если еще день был солнечный.
В Петербурге было много деревянного жилого фонда, особенно, конечно, на рабочих окраинах, где он составлял не менее 80 %. Пожары в городе были часты[58]. Жертвой пожаров были не только окраины, но и все районы города с его каменным фондом. Они были бичом города. Тушением пожаров занимались городские пожарные части, которые помещались вместе с управлением полицейской части и носили одно название, например, Рождественская полицейская часть и Рождественская пожарная часть[59].
Выезд пожарной команды на пожар был очень эффектным и, одновременно, зловещим зрелищем. Впереди скакал на лошади скачок[60], днем — со свистом, вечером с горящим факелом. За ним — линейка, по обе стороны которой сидели пожарные в касках, начищенных до предельного блеска. Одеты они были в брезентовые костюмы с широким ремнем, на котором висел сбоку топорик. Тут же, вдоль линейки, находились ведра и багры. Один из пожарных был горнистом, который резкими звуками горна оповещал прохожих о проезде пожарной команды по мостовой улицы, предупреждая об опасности перехода улицы. Там же был еще небольшой колокол. В довершение всех звуковых сигналов звонил и он. За линейкой следовали бочки с водой на колесах. Ведь водопровод и пожарные краны были не везде. А уж про рабочие окраины и говорить нечего. Вот и приходилось пожарной команде таскать за собой бочки с водой. Вслед за бочками — насос на колесах, ручной или паровой, который топился на ходу. Последней шла огромная складная лестница на огромных колесах. При подъеме она достигала до пятого, шестого этажа. Все деревянные части пожарного обоза были выкрашены в красный цвет, а металлические — тщательно начищены.
Лошади у пожарных команд были отборные, упитанные, сильные, резвые, горячие, как огонь. Лошади каждой пожарной части имели свою масть. С такими лошадьми надо было уметь справляться. Тут требовались опытные и сильные кучера, которые могли бы этих резвых коней держать в руках. В линейку впрягались четыре лошади, в лестницу — три, в бочки — по одной.
Проезд пожарной команды по улицам города создавал много шума: тут и грохот колес по булыжной мостовой и топот копыт, и резкий свисток скачка, и звуки горна, и звон колокола — все это сливалось в какой-то грохочущий ураган[61]. Прохожие останавливались, со страхом смотрели на этот вихрь, и думали: где-то людей постигло несчастье.
Были и большие пожары, которые охватывали пламенем большие участки. На такие пожары вызывалось несколько пожарных частей, а иногда и все части города. На улице, где был пожар, собиралась большая толпа зевак, особенно много было мальчишек, которые, как воробьи, слетались со всех ближайших улиц. Для поддержания порядка вызывалась полиция, а на большие пожары — даже конная полиция.
Оповещение населения о пожаре производилось вывешиванием шаров на каланче, а вечером — фонариков. Каждая часть имела условное количество шаров и фонариков. А думская каланча оповещала о количестве вызванных пожарных частей на большие пожары.
Говоря о вечернем Петербурге, нельзя не упомянуть о театрах. Осенью начинался театральный сезон. На улицах и площадях у театров около восьми часов начиналось оживление. Подходила к театру театральная публика, подъезжали извозчики, а богатые театралы подкатывали к театру на собственном транспорте: в каретах, зимой — в санях. В Петербурге было много театров[62]. Все они отличались друг от друга и по жанру представлений и по социальной направленности, и по контингенту зрителей, и по доступности, и по другим признакам. Такие театры, как бывший Мариинский (ныне театр оперы и балета им. С. М. Кирова) и Михайловский (ныне Малый оперный театр) посещались преимущественно богатой публикой. Цены на билеты в эти театры на хорошие места были высокие, малодоступные для широкой публики. К тому же в бывшем Мариинском театре выступала постоянная французская труппа, это ограничивало круг посетителей этого театра публикой привилегированной, хорошо знавшей иностранные языки. Не следует, однако, думать, что бывший Мариинский театр посещался только богатой и знатной публикой. Посещался он и широким кругом столичной интеллигенции и даже бедным студенчеством, которое, купив на последние гроши билет и забравшись на галерку, очень часто задавало тон спектаклю. Кстати сказать, билеты в бывший Мариинский театр, особенно, конечно, на спектакли с участием таких солистов, как Шаляпин, Собинов, достать было очень трудно. Театральная площадь очень часто была свидетельницей, как еще с вечера собиралась публика у театра, рассчитывая простоять ночь, чтобы утром попытать счастья достать билет. Однако многие уходили ни с чем. Пользуясь таким затруднением, билеты скупались спекулянтами, которые продавали их по высоким ценам. Таких спекулянтов в то время называли «барышниками».
Очень характерным для бывшего Мариинского театра был и театральный разъезд. Как уже упоминалось, знать и очень богатые люди приезжали на собственном транспорте. Таким образом, у театра, в стороне от главного подъезда, скапливались кареты, зимой — сани. Пока шел спектакль и господа развлекались в театре, кучера и лакеи праздно проводили время. Время для них тянулось мучительно долго. Правда, в какой-то мере оно короталось беседой с другими кучерами и лакеями. Многие из них были между собой знакомы, так как не раз встречались, привозя своих господ в театр. Нетрудно догадаться, что речь в этих беседах шла, главным образом, о своих господах. Рассказывая о них, каждый бранил их за все плохое и хвалил за хорошее, если только это хорошее было. Рассказывали и о своей жизни и вспоминали родную деревню, выходцами из которой было большинство кучеров. Все это было терпимо, когда приходилось ждать своих господ осенью или весной, хотя и тогда частенько приходилось терпеть от непогоды, а вот зимой, да еще в лютые морозы, было одно горе. Проводить три, четыре часа на площади при температуре минус 10–15°, а то и больше, было большим страданием для этих людей. Замерзшие люди искали спасения у костра. Они топали, разогревая ноги, размахивали руками, приплясывали — словом, старались использовать все способы, чтобы спастись от холода. Несчастные люди! Кстати сказать, ведь господа ездили не только в театр, но и в гости, на концерты, в клубы, и везде бедные кучера часами мерзли, ожидая своих господ. Среди хозяев, у которых гостили господа, встречались и сердобольные люди, которые посылали своих людей (лакея или горничную) к кучеру с маленькой стопкой водки и с закуской, чтобы согреться.
56
Cр. описание похорон в 1890-х гг.:
«О последовавшей смерти ближайшие родственники покойного извещают родных и знакомых посредством объявлений в газетах. Объявления эти всегда окружаются черными рамками в знак траура. В них, кроме извещения о кончине, указывается время совершения панихид, а также церковь, в которой будет происходить отпевание и место погребения. В большинстве случаев ограничиваются этими объявлениями и часто даже предуведомляют в них, что особых приглашений не будет.
Панихиды совершаются два раза в день: первая — около полудня, вторая вечером — от шести до восьми часов. Женщины являются на панихиды в черных шерстяных платьях, мужчины — в черных сюртуках и в черных галстухах. Покойника кладут сперва на стол, а потом уже в гроб. Во многих домах гробы украшают живыми цветами. С трех сторон ставят приносимые из церкви большие подсвечники с свечами, а к подножию и по бокам катафалка, на котором стоит гроб, кладут венки из иммортелей, брусничных веток, живых цветов и венки искусственные: из железа, жести и фарфора. К некоторым венкам прикрепляются две длинные и широкие шелковые ленты: на одной ленте напечатано имя, отчество и фамилия покойного, а на другой — от кого этот венок принесен, например, „от сослуживцев“, „от товарищей“, „от такого-то учреждения или общества“ и пр. На черных лентах буквы серебряные, на белых — золотые.
Вынос тела покойного в церковь происходит или накануне погребения или в день самого погребения. Гробу предшествуют духовенство и певчие, которые поют „Святый боже“; иногда перед печальной колесницей несут ордена покойного на подушках из красного бархата с золотыми кистями.
Прежде перед гробом же носили венки, но теперь это запрещено и венки кладутся или вешаются на колесницу. При похоронах знаменитостей (например, Тургенева, Некрасова, Достоевского) несли целые массы всевозможных венков всяких размеров и видов. Некоторые венки были так велики, что их несли два и три человека на особых высоких палках. Впоследствии этим стали пользоваться очень часто: я раз видел, как в одной похоронной процессии несли на палках огромный венок с надписью „от служащих“, причем оказалось, что покойник был просто-напросто какой-то трактирщик. Приблизительно около 1888 или 1889 г. ношение венков было запрещено.
Гробы обиваются глазетом золотым (для пожилых) и серебряным (для молодых). Для пожилых делают также гробы, обитые малиновым или фиолетовым бархатом с золотым позументом; по четырем углам свешиваются кисти, к гробу прикрепляются ручки в виде скоб. Сверху гроб прикрывается золотым или серебряным глазетовым покровом.
Колесница запрягается в одну, две и более лошадей, покрытых черными попонами, к которым иногда прикрепляются картонные раскрашенные гербы. Углы колесницы украшены особыми столбиками или же страусовыми перьями. У богатых покойников колесница прикрывается балдахином из золотой или серебряной парчи со шнурами и кистями и пучком страусовых перьев наверху.
Непременными участниками в похоронной процессии являются факельщики. Лет десять тому назад костюм факельщиков состоял из черной шинели с пелеринкой, цилиндра с привязанным к нему крепом и фонаря; теперь факельщики одеваются иначе: черные брюки с лампасом из серебряного галуна, черный же полусюртук-полуфрак с серебряными пуговицами и серебряными галунами, иногда даже с серебряными аксельбантами и цилиндр или треуголка с галунами. На руках — белые нитяные перчатки.
У купцов принято носить покойников на руках, а колесницы или вовсе нет, или она едет порожняя сзади процессии. Нередко гробы носят на носилках, причем палки кладутся на плечи; к носилкам прикреплены ножки, чтобы можно было поставить их на землю.
Около церквей, места службы покойного или его магазина процессия останавливается и служится лития. Впрочем, это не всегда соблюдается, тем более что духовенство часто не идет в процессии всю дорогу и удаляется, пройдя с полверсты и меньше.
В церкви, где происходит отпевание, гроб ставится на катафалк, который у богатых покойников окружается пальмами, лавровыми деревьями и другими растениями. Венки кладутся у подножия катафалка, а в ногах ставят табуретки с орденами покойного.
По погребении покойника, на могилу его ставится выкрашенный белою краскою деревянный крест с означением имени и фамилии погребенного и времени его смерти, а могила украшается гирляндами из ельника, венками и цветами. Венки железные и фарфоровые или прикрепляются к кресту или же ставятся близ могилы в особых футлярах со стеклянным верхом. Когда могила осядет, место „обделывают“, т. е. его поднимают, ставят решетку, памятник и т. п. У людей малосостоятельных могилы обкладываются дерном.
По совершении погребения, приглашенные отправляются в кухмистерскую на поминки; здесь прежде всего подают кутью из вареного риса с изюмом, потом, после закуски, садятся за обед; первое блюдо — блины, последнее — кисель с молоком; перед киселем дьякон произносит „Во блаженном успении“ и все присутствующие поют „Вечную память“.
Заупокойные литургии и панихиды служатся в девятый, двадцатый и сороковой день, в полугодие и годовщину смерти, в день ангела покойного и в других случаях» (
«Летом допускаются белые [траурные] костюмы с черными лентами для всех возрастов» (Жизнь в свете, дома и при Дворе. СПб., 1890. С. 101).
Петербургский журналист Животов, «изучая быт изнутри», нанимался на различные работы, а одну из недель служил в похоронном бюро. «В треуголке, обшитой позументом, в траурном фраке с крепом через плечо и с зажженным факелом в руках, шествовал я по улицам Петербурга в печальных погребальных церемониях». Описывая быт факельщиков, Животов отмечает, что они носили также «брюки с лампасами», а переодевались в форму прямо на улице, так как «по распоряжению градоначальника факельщикам было запрещено ходить в своих нарядах по городу». Он также указывает, что в 1894 г. похороны по первому разряду стоили 950 руб., а металлический гроб, который упоминает Светлов, стоил 1200 руб. (см.:
Вспоминает похороны и Бенуа. «Всякие похороны оказывали на меня какое-то странное действие, но одни были только „жутковатыми“ — это в особенности когда простолюдины-староверы несли своего покойника на плечах в открытом гробу, а другие похороны в своей строгой церемониальности производили впечатление возвышающее. Чем важнее был умерший, тем зрелище было торжественнее.
Мало-мальский заслуженный, знатный или зажиточный человек мог в те времена „рассчитывать“ на проводы до могилы с большой парадностью. Православные отправлялись на последнее местопребывание на дрогах под балдахином из золотой парчи со страусовыми перьями по углам и золотой короной посредине. Парчовый покров почти скрывал самый гроб. Дроги же лютеран и католиков были также с балдахином, но они были черные и вообще „более европейского вида“. И тех и других везли ступавшие медленной поступью лошади в черных до земли попонах, а на боках попон красовались большие пестро раскрашенные гербы. Эта последняя особенность была уже вырождавшейся традицией, и от такой наемной геральдики вовсе не требовалось, чтобы она точно соответствовала фамильному гербу умершего. Их просто давал напрокат гробовщик, и можно было выбирать по своему вкусу гербы поэффектнее и попараднее. Даже купца побогаче, хотя бы он вовсе к дворянству не принадлежал, везли лошади в попонах с такими гербами.
В особенно важных случаях погребальное шествие приобретало род скорбного празднества. В столице жило немало особ высокого ранга, немало генералов, тайных и действительных статских советников, и на каждого сановника „сыпались царские милости“ — в виде орденов, золотого оружия, медалей и других знаков отличия. Эти-то знаки при похоронах полагалось нести на бархатных, украшенных галунами подушках <…>.
Напротив, цветов в те времена не было принято нести, и лишь два-три веночка с лентами лежали рядом с каской или треуголкой покойного на крышке гроба. Печальная торжественность шествия подчеркивалась тем, что всю вереницу носителей орденов, шествующее пешком духовенство и самую колесницу окаймляли с двух сторон — одетые во все черное господа в цилиндрах с развевающимся флером, несшие среди дня зажжение фонари. Эти „факельщики“ на богатых похоронах были прилично одеты и шли чинно, строго соблюдая между собой расстояние, если же покойник был попроще (лошадей всего пара, да и дроги без балдахина), то в виде факельщиков плелись грязные оборванцы с лоскутами дрянного крепа на продавленных шляпах, и шли они кое-как, враскачку, так как они успевали еще до начала похода „выпить лишнего“.
Военного провожал шедший за гробом отряд полка, к которому он принадлежал, а если это был человек высоких военных чинов, то сопровождало его и несколько разных отрядов, не исключая конницы и громыхающей артиллерии <…> при этом играли на ходу военные оркестры, инструменты которых были завернуты в черный флер» (
57
30-го августа 1724 г. мощи Св. Александра Невского были перевезены в Петербург. В память об этом событии ежегодно, тридцатого августа, совершался торжественный крестный ход из Исаакиевского и Казанского соборов в Александро-Невскую лавру (см., например, его описание: 30-е августа в Петербурге // Петербургская газета. 1892. 31 августа).
58
Ср.: «В городе ежедневно случались пожары и часто — с человеческими жертвами. Предприятия, учреждения, театры не имели постоянной пожарной охраны. <…> В большинстве домов отопление было печное, освещение — керосиновое; пищу готовили на керосинках, имелось множество деревянных строений. Особенно часто горели извозчичьи дворы. <…> На окраинах и в дачных местах пожары уничтожали целые кварталы» (
59
Указом от 24 июля 1803 г. была учреждена петербургская пожарная охрана, которая находилась в введении генерал-губернатора, была в подчинении обер-полицмейстера и управлялась брандмайором, в подчинении которого находились брандмейстеры административных городских частей (в конце XIX в. город делился на 12 частей). В каждой части был Съезжий дом, в котором размещались полиция и пожарные; над зданием возвышалась каланча. В распоряжении брандмейстера каждой части находились служители (пожарные), конюхи (фурмана) с лошадьми и различное оборудование для тушения пожара. В случае пожара на каланче поднимались сигналы: днем — черные шары, ночью — фонари (подробнее см.:
61
Ср. описание выезда пожарной команды в воспоминаниях художника М. А. Григорьева: «Выезд команды на пожар представлял собою эффектное зрелище. Впереди на тяжелом лоснящемся коне мчался „скачок“ — трубач в медной каске, который трубил в военный горн, давая знак, чтобы освобождали путь для проезда пожарного обоза. На некотором расстоянии от него летела галопом первая линейка, которую везла тройка чудовищных по росту и силе коней. Повозка была выкрашена в ярко-красный цвет, все металлические части были из начищенной сверкающей латуни. Вдоль линейки, спиною друг к другу, в два ряда сидели пожарные в медных касках, держа (и днем и ночью) пылающие керосиновые факелы с медными головками. В линейку был вставлен развевающийся флаг, разделенный по горизонтали на два поля: верхнее — белое, нижнее — синее. В середине были условные обозначения данной части. За первой линейкой следовали другие, на которых везли разный инструмент, брандспойты, стволы и рулон свернутой спускной дорожки для спасения людей. За ними ехала пожарная раздвижная лестница — огромная повозка длиною 10–12 метров с задними колесами чуть не два метра высотой. Ее везла тройка таких гигантских коней, что и описать трудно. На известном расстоянии от нее колонну замыкала пожарная машина — большой медный вертикальный котел с медной трубой, к которому снаружи была приделана пожарная паровая помпа и все механизмы управления. Труба дымилась, рассыпая искры, снизу из топки сыпались пылающие угли.
Красные повозки, сверкающая медь, пламя факелов, адский грохот колес и пронзительные переливы горна — все это вызывало чувство тревоги. За пожарной командой во всю прыть мчались в азарте мальчишки и зеваки, иногда даже откуда-нибудь с Выборгской стороны на Фонтанку или еще дальше. Между прочим, одной из любимых детских игрушек был игрушечный пожарный обоз с раздвижной лестницей, а также пожарная качка из папье-маше, оклеенная золоченой фольгой» (
62
Так, например, путеводитель по городу рекомендовал посетить театры:
«Александринский императорский театр, близ Невского (русская драма). Мариинский императорский театр. На Театральной площади (русская опера и балет). Михайловский императорский театр. На Михайловской площади (французская драма). Панаевский театр. На Адмиралтейской набережной, близ Дворцового моста (русский драматический и оперные спектакли). Театр „Аквариум“. Каменноостровский проспект (оперные, опереточные и драматические спектакли). Новый театр (бывший зал Кононова). Мойка, близ Полицейского моста. Театр Фарс в здании Пассажа (драматические и опереточные спектакли). Петербургский театр Шабельской. Офицерская ул., № 39 (драматические представления). Народный театр императора Николая II. Петербургская сторона, Александровский парк (оперные и драматические представления)» (С. Петербург. Иллюстрированный путеводитель. СПб., [1902] С. 105–106).
В начале XX века в городе действовали также театры: Малый (Суворинский) театр, Василеостровский театр, Драматический театр В. Ф. Коммиссаржевской, Передвижной театр, Кривое зеркало, Литейный театр и др., а также театры Попечительства о народной трезвости.