Помимо нищих, прохожих одолевали еще и цыганки. Ведя праздный образ жизни, не занимаясь не только общественно-полезным, но и вообще никаким трудом, они целыми днями бродили по улицам города. Почти все они ходили с ребятами — и грудными, и малолетними. Одеты цыганки были очень пестро: яркое свободное платье, или пестрая кофта и длинная широкая юбка. На плечи была накинута большая шаль, тоже очень яркая. В ушах — большие серьги, на шее — разные украшения. Не менее самих цыганок, были примечательны и маленькие ребята. Рваная рубашка и штанишки в заплатах, — вот и весь туалет малыша. Босые. В большинстве — без головного убора, а если был на голове картуз, то он был с чужой головы взрослого человека и, естественно, был велик. Из-под такого картуза торчали нос и уши, а где были глаза — неизвестно. Такой же скудный туалет был у девочек. Ребята были черные от природы и от грязи. Левой рукой они держались за юбку матери, а в правой — кусок хлеба или булки, а по праздникам — кусок пирога или пряника.
Поймав прохожего, мужчину или женщину, цыганка предлагала погадать. Напрасно прохожий отказывался от гадания. Цыганка преследовала свою жертву упорно и настойчиво. Наконец человек, выведенный из терпения, останавливался и протягивал цыганке ладонь руки. Цыганка бормотала свои предсказания заученным языком. Человек стоял и, не слишком веря в гадание, улыбался. Чтобы скорее отделаться от цыганки, он спешил достать медную монету и рассчитаться за гадание. Большинство же прохожих, отказываясь от гадания, сразу давало деньги цыганке, избавляя этим себя от ее преследования. Однако находились среди женщин и легковерные люди, которые очень охотно прибегали к услугам всяких гадалок, в том числе и к услугам цыганок.
Цыганки бродили по всем улицам города. Но в центре города их было меньше. Тут не было для них подходящей клиентуры. Что же касается парков города и пригорода, особенно в воскресные и праздничные дни, то тут уж им было раздолье, тут можно было хорошо поживиться.
ПроституткиПоздно вечером, около одиннадцати, в начале двенадцатого часа, выползали на улицы города, как мыши из щелей, проститутки. В это время ни одна девушка из хорошей семьи, ни одна порядочная женщина не могли показаться на улицах столичного города без сопровождения мужчин, не рискуя быть оскорбленными вызывающим предложением со стороны гуляющих мужчин — искателей ночных приключений. Если же случайно запоздавшим девушке или женщине приходилось одним оказаться на улице, то они спешили нанять извозчика, чтобы только избежать присутствия на тротуаре. Хорошо, если это не был еще поздний час. Подъехав к дому, рассчитавшись с извозчиком, девушка или женщина торопились скорее укрыться в подъезде дома или за воротами дома. Если же время было очень позднее, после двенадцати, когда швейцар закрывал на ключ двери подъезда, а дворник — ворота дома, тогда еще надо было пережить несколько тревожных минут, пока швейцар или дворник, после звонка, откроют двери или ворота. И чем дольше длилось это ожидание, тем больше было беспокойство ожидавшей.
Были случаи, когда преследования нахальных мужчин побуждали испуганную женщину искать защиты у городового, стоявшего на посту. Однако полиция в таких случаях была очень снисходительна к нарушителю порядка и, вместо того, чтобы отправить его с дворником в полицейское управление, городовой говорил наставительно нарушителю порядка: «Нехорошо, господин, приставать к женщине. Оставьте ее в покое». А обращаясь к женщине, ставил ей на вид: «Нехорошо, сударыня, в такой поздний час появляться на улице». На этом и кончалась «помощь» городового беззащитной женщине. Выслушав наставления городового, нарушитель, особенно если он еще был под хмельком, бессвязно бормотал: «Да я так, да я ничего, да ведь я вижу…» И, направляясь в сторону, делал вид, что он больше не преследует эту женщину, а пройдя несколько шагов, опять начинал приставать к своей жертве. Защиты не было. Таковы были нравы столичного города.
Проститутки свободно ходили по всем улицам города. Однако были такие углы (перекрестки улиц), которые отличались особым оживлением. К таким оживленным местам можно было отнести, например, угол Невского проспекта и Лиговской улицы[146]. Это объяснялось обилием гостиниц у Московского вокзала.