— Ах, спасибо за разъяснение, сударь, — сказала Селина с тем же сарказмом, что и он. — Мне стало гораздо легче.
— Все дело в дамском седле, мадемуазель? — усмехнулся герцог. — Совсем недавно вы предпочитали другое.
— Оставьте меня, месье Людовик, о, простите, ваше высочество, — ехидно поправилась она.
— Мадемуазель, вы с таким презрением и высокомерием произносите мое имя, не отказывайте себе в этом удовольствии. А теперь разрешите помочь вам добраться до дворца.
— Как, проснулось ваше воспитание, исчезающее при моем появлении? Нет, месье, оставьте его для ваших милых дамочек, которые вас так любят. Я не прощу себя, если приму помощь от вас.
— Мадемуазель, речь идет об обыкновенном человеколюбии, которое не зависит от личности, ее пола, возраста и моего отношения к ней. Я хочу спасти ваше тело, до конфликта в вашей душе мне нет никакого дела, — он опустился на колено, взял девушку на руки и поднялся, по-видимому, даже не почувствовав ее веса.
— Что вы себе позволяете?! — закричала Селина и попыталась вырваться, но он держал крепко. — Отпустите меня!
— Оказывается, вы не настолько ушиблись, как можно было предположить, — улыбнулся Людовик. — Если в состоянии сопротивляться.
— Отпустите меня! — повторила она.
— Если я отпущу вас, сударыня, вы упадете и наставите синяков на вашей…
— Как вы смеете! Уберите руки!
— Ну что ж, раз вы настаиваете…
Он резко опустил руки, и Селина непроизвольно обхватила его за шею, боясь и в самом деле упасть на землю. Людовик тут же снова прижал свою ношу к груди.
— Что вы делаете?!
— Выполняю ваше пожелание, — иронично заметил принц, — вам пора задуматься о последствиях неосторожных слов и поступков, сударыня.
— Кто кричал? Что здесь происходит? — услышали они приятный тонкий голосок.
Через мгновение показалась и его обладательница — очаровательная белокурая девочка лет четырнадцати, в голубой амазонке и шляпке в тон, уверенно сидящая на белой холеной лошади. Незнакомка обратила на Селину и Людовика удивленно-вопросительный взгляд огромных серых глаз. Она ждала ответа.
— Мадемуазель упала с лошади, и я пытаюсь помочь ей, — весело сказал герцог.
— По-видимому, мадемуазель совсем не в восторге от твоей помощи, — заметила незнакомка, улыбнувшись. — Отпусти ее, Людовик.
— Ни за что, — он покачал головой. — Мы стали с ней одним целым. У нее такие нежные объятия.
Селина опять стала вырываться, на этот раз молча. Девочка засмеялась.
— Боюсь, ее нежные объятия оставят синяки на твоем теле, дорогой. Отпусти мадемуазель, пока другие женщины не растерзали ее за это.
Людовик отпустил девушку, и она, слегка шатаясь, направилась к своей лошади. Незнакомка тронулась с места и преградила Селине дорогу.
— Не обижайтесь, мадемуазель, я просто пошутила.
— Я не обижаюсь на вас, но не хочу оставаться в обществе его высочества.
— Тогда, может быть, вы соблаговолите разделить мое?
— Осторожнее, Жанна, это же дочь Шарлотты де Лодвиль, — встрял Людовик.
— Я не слепая, мой дорогой, и вижу, что она очень похожа на свою мать, — спокойно ответила девочка. — Ну и что с того, что она ее дочь? Ты слишком ненавидишь Шарлотту де Лодвиль, так нельзя, Людовик.
— А ты слишком добра к ней, — парировал герцог. — Тебе следовало тоже ненавидеть ее.
— Шарлотта де Лодвиль не виновна в смерти моей мамы, — твердо сказала незнакомка.
— Зато она виновата во всех страданиях, выпавших на долю Марии Английской. Они-то и свели ее в могилу.
— Это спорный вопрос, Людовик. Но как бы то ни было, мадемуазель Селина не несет ответственности за грехи матери.
— Это действительно спорный вопрос, моя дорогая кузина, — согласился герцог. — А теперь, если мадемуазель де Лодвиль больше ничего не нужно, разрешите откланяться, у меня есть дела.
— Твоя пассия ждет — не дождется тебя около леса, — иронично произнесла девочка. — По ее инициативе мужчины прыгают на лошадях через овраг, и она надеется, что ты присоединишься к ним и покажешь себя таким же болваном, как и остальные.
— Высокого же ты мнения обо мне и Изабелле, — возмутился Людовик.
— Перед другими мне приходится соблюдать этикет, но перед тобой, милый братец, я всегда буду честна.
— Ты бесконечно добра, сестренка.
— Честность и справедливость прежде всего, Людовик. Поэтому я и не сержусь ни на Шарлотту де Лодвиль, ни на мадемуазель Селину.
— Как жаль, что в нашей стране введено салическое право, — вздохнул герцог Анжуйский, скрывая усмешку. — Ты была бы прекрасным монархом, Жанна.