— Ах, подружка, как можно было забыть дофина так надолго! Я бы не смогла, — честно призналась Софи. — А что ты еще помнишь?
— Я вспомнила, как меня зовут.
— Не может быть!
— Но это так. Мое имя Селина де Лодвиль.
Софи со страхом посмотрела на подругу.
— Дорогая моя, а ты ничего не перепутала? Ты действительно считаешь себя пропавшей дочерью герцогов де Лодвиль?
— Я не считаю себя, я и есть их дочь!
— Будь это правдой, тебя сейчас здесь не было!
— Но почему? — возразила Селина. — Моя старая няня и дофин привезли меня сюда и…
— Селина! Да будь ты в самом деле дочерью Гийома де Лодвиль, его высочество никогда бы не оставил тебя здесь!
— Но почему? — снова возразила девушка. — Он мог и не знать, что я его дочь!
— Ты полагаешь, что твоя няня не сказала бы его высочеству, что ты — это ты? Как вы повстречали его?
— Я… я не помню…
— Ты просто наслушалась всяких сплетен. Даже здесь, в монастыре, очень много болтают и про дофина, и про ужасную судьбу герцогов де Лодвиль, и про таинственное исчезновение их дочери.
— Но ты же знаешь, что я появилась здесь в ту ночь, когда случилось это несчастье!
— Да, но это могло быть простым совпадением!
— Но портреты в моем медальоне говорят об обратном.
— О каком медальоне ты говоришь?
Селина просунула руку в вырез ночной рубашки и осторожно извлекла медальон на тонкой золотой цепочке.
— Вот об этом, — девушка сняла медальон с шеи и, просунув ноготь большого пальца между двумя половинками, раскрыла его. — Взгляни.
Софи склонилась над медальоном. Внутри его были помещены два миниатюрных портрета — мужчины и женщины.
Пристально рассмотрев обоих, Софи повернулась к подруге.
— Кто они, Селина? Это твои отец и мать?
— Да.
Софи вновь бросила взгляд на медальон, затем на Селину и снова на портреты.
— Ты похожа на них. Твоя мать была очень красивой женщиной, — задумчиво произнесла она. — Такая изысканная, утонченная… Я думаю, тот, кто хоть раз увидел ее, не смог бы забыть ее. А твой отец… черты его лица говорят о благородстве, а глаза выдают ум. К тому же он тоже был очень красив. Наверняка многие помнят их, ведь прошло не так уж много времени. — и, недоуменно взглянув на подругу, добавила, — ты потеряла память, но этот медальон все время был при тебе, не так ли? Почему ты никогда никому его не показывала?
Селина грустно вздохнула.
— Ты права, медальон всегда был при мне. Но ведь я могла только догадываться, кто изображен на портретах внутри него. Хотя… конечно, я всегда была уверена, что это мои родители, но кому я могла бы показать его? Кроме настоятельницы, сестры Анны, никто из живущих здесь не бывал в свете, ведь это монастырь для сирот, для «оборванок без роду, без племени», ведь именно так она называет нас за глаза? До сих пор не понимаю, как светская львица в мгновение ока превратилась в монашку! Я не верю сестре Анне, в каждом ее слове, в каждом движении скользит ложь. Она ненавидит меня, и взаимно. Поэтому если бы я показала ей медальон, она промолчала бы, или, хуже того, солгала, даже если и узнала моих родителей. А остальные могли решить, что я украла медальон. Ведь я не помнила своего прошлого. Та пожилая женщина, которая привезла меня и которая, как я знаю теперь, была моей няней и спасла меня, сказала, вероятно, в целях моей безопасности, что я ее внучка. Многое из того, что случилось более трех лет назад, я не понимаю, но одно знаю точно: я — Селина де Лодвиль, и собираюсь заявить об этом, в первую очередь королю. И обязательно найду мерзавца, который убил моих родителей, и он сто раз пожалеет, что сделал это!
Софи порывисто схватила подругу за руку.
— Успокойся, — и, хотя была возбуждена не меньше, добавила, — ты не должна так нервничать! Прошу тебя, расскажи по порядку, что ты еще вспомнила.
Селина рассказала подруге о намерении родителей познакомить ее с возможным женихом, об ужасном взрыве в замке, о гибели родителей, свидетельницей чего она стала, о незнакомце в маске и с кинжалом, о беспамятстве и маленьком путешествии в объятиях Людовика Анжуйского. Она умолчала лишь об их разговоре с дофином, сказав Софи, что ничего не помнит, чем сильно огорчила девушку.