Члены кружка решили обратиться к славе русской литературы Ф. М. Достоевскому. Наивные молодые люди явно идеализировали великого писателя. Они хорошо знали, что Достоевский был членом революционного кружка Петрашевского (1849), о котором стало широко известно в результате приговора его участников к смерти (их привели на казнь, а затем помиловали){59}. Милюков и его товарищи восторгались «Преступлением и наказанием» и повестями писателя, однако мимо их внимания прошел роман «Бесы», в котором представлены были омерзительные типы тех, кто пытался насильственными средствами изменить сложившийся порядок.
По поручению кружка письмо Достоевскому написал Милюков. Смысл его состоял в вопросе: виноваты ли мы (то есть юное интеллигентное поколение) в том, что произошло в Охотном Ряду, и если это так, в чем состоит наша вина. В письме высказывалось недовольство русской прессой, в которой, по словам Милюкова, звучал «предупредительный тон снисходительного извинения» по отношению к студентам, включая пострадавших от «охотнорядцев».
Достоевский ответил далеко не сразу. Вначале он собрался дать ответ, опубликовав соответствующую статью, но, как позже писал своим адресатам, не смог этого сделать «по не зависящим от меня обстоятельствам», то есть явно по цензурным причинам.
Ответное письмо было написано только 18 апреля 1878 года и получено уже не гимназистами, а студентами{60}. Достоевский выразил убеждение, что студенческие волнения — результат губительного влияния европейских идей, а ответ на все жизненные вопросы следует искать в православных традициях русского народа. Писатель пророчествовал: его корреспонденты, порывая с ложью общества, к которому принадлежали, обращаются не к русскому народу, в котором спасение, а к Западу.
По существу, Достоевский смешал в кучу экстремистские народнические действия, индивидуальный террор, «хождение в народ» более умеренной части революционеров, просветительские тенденции либеральной молодой интеллигенции. «Кончается тем, — вещал Достоевский, — что к данному сроку и молодежь, и общество не узнают народ. Вместо того, чтобы жить его жизнью, молодые люди, ничего в нем не зная, напротив, глубоко презирая его основы, например, веру, идут в народ — не учиться народу, а учить его, свысока учить, с презрением к нему — чисто аристократическая барская затея?»{61}
В таком духе было выдержано всё письмо. У писателя, который в одном месте письма ссылался на притчу Панурга из «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле по поводу толпы, элементом которой могут в некоторых случаях стать и люди образованные и критически настроенные, явно произошло смешение понятий народа (который он вроде бы идеализировал) и толпы погромщиков из Охотного Ряда, которых, получалось, Достоевский защищал.
Видимо, почувствовав, что перегнул палку, писатель завершал письмо на дружеской ноте: «Если хотите мне сделать большое удовольствие, то, ради Бога, не сочтите меня за какого-то учителя и проповедника свысока. Вы меня вызывали сказать правду от сердца и совести; я и сказал правду, как думал и как в силах думать»{62}.
Такая «кода» отнюдь не ввела адресатов в заблуждение. Юноши были просто шокированы. Естественно, у них возникло жгучее недовольство позицией Достоевского. Сохраняя уважение к нему как к художественному творцу, они начинали различать гениальные художественные образы и социально-политическую позицию писателя, учились понимать, что между тем и другим подчас проходит глубокая борозда. «Как быть насчет православия, мы не решали, но Европы мы выдать не могли — и не только не видели никакого противоречия между народом и Европой, но, напротив, от Европы ждали поднятия народа на высший культурный уровень. А Достоевский призывал искать идеала в традициях Охотного Ряда и возвращаться к временам телесных наказаний и крепостного права как к школе смирения русского народа перед Христом»{63}.
Переписка с Достоевским закрепила западническую ориентацию Милюкова, разумеется, еще неразвитую, но тем не менее вполне уже ощутимую.
С 26 мая по 11 июня 1877 года Павел Милюков сдавал экзамены на аттестат зрелости. Когда на заседании учебного совета гимназии обсуждался вопрос о награждении выпускников, Каленов встал на защиту Милюкова, который предварительно по просьбе учителя представил ему список произведений древней литературы, которые не только прочитал, но и мог пересказать и прокомментировать на языке оригинала. Несмотря на то, что некоторые учителя неодобрительно относились и к Каленову с его внепрограммными экспериментами, и к плохо управляемому выскочке Милюкову, директор гимназии Малиновский всё же проявил объективность. В результате Павел оказался единственным из двадцати девяти выпускников 1877 года, награжденным серебряной медалью (золотую не получил никто), и стоял на первом месте в списке из четырех учащихся, от которых руководство гимназии ожидало «дальнейших успехов в науках{64}.
Как раз в то время, когда Павел Милюков завершал гимназическое образование, вспыхнул «восточный кризис», в основном связанный со стремлением правивших кругов европейских держав ослабить Османскую империю, ликвидировав ее европейские владения на Балканском полуострове путем завершения образования там национальных государств. Кризис сопровождался дипломатической конкуренцией между самими европейскими державами за преобладание на Балканах и обострялся национально-освободительной борьбой славянских народов и общественным движением за оказание им помощи.
Апрельское восстание 1876 года в Болгарии было жестоко подавлено турецкими войсками. Лозунг «На помощь болгарским братьям!» был широко распространен в интеллигентских кругах России, как правонационалистических, так и либеральных. «Освобождение славян без спора признавалось специальной русской задачей. Своего рода нравственной обязанностью по отношению к «братьям», — вспоминал Милюков через много лет{65}.
В 1877 году, после неудачи длительных дипломатических переговоров, Россия объявила войну Турции, и ее армия в апреле перешла границу.
Разумеется, московские гимназисты-выпускники, не зная о тайных перипетиях взаимоотношений держав, восприняли войну как дело справедливое, как поход во имя освобождения болгар и испытывали жгучее желание помочь им. В армию их не брали по возрасту. Поэтому Милюков был обрадован, когда Н. Долгоруков предложил после выпускных экзаменов записаться в санитарный отряд, формировавшийся московским дворянством. Безграничными альтруистами юноши, однако, не были — оба собирались поступать в университет и жертвовать годом студенчества не хотели, поэтому решили состоять в отряде только во время летних каникул.
К их огромному разочарованию, отряд был направлен не на Балканы, а на второстепенный Кавказский фронт и размещен не на передовых позициях, а в тылу, так что вблизи войну молодые люди так и не увидели. Но всё же это был важный жизненный опыт.
Отряд располагался на Сурамском перевале, куда по железной дороге доставлялись раненые. Никаких навыков ухода за ранеными у Милюкова не было, поэтому его общение с ними ограничивалось патриотическими беседами, писанием писем от их имени и т. п. Но и это было важно. По существу, Павел впервые оказался рядом с «простыми людьми» с их жизненными заботами и непривычными нравами.
Одновременно он выполнял обязанности казначея и следил за отпуском продуктов на кухню отряда. Обе задачи были не из легких, так как у юноши не было никаких знаний в области бухгалтерии, никакого представления о рыночных ценах на Кавказе. Всем этим приходилось овладевать на ходу, причем в считаные дни, иначе отряд мог бы оказаться «банкротом» либо страдать от голода. Проявив в общении с поставщиками настойчивость, а порой и жесткость характера (все продукты он скрупулезно взвешивал, не доверяя накладным), Павел справился с этими задачами, и начальство было им довольно.
У него даже оставалось время для чтения. Павел собирался поступать на филологический факультет университета — скорее всего потому, что отдельных исторических факультетов в то время просто не существовало, а на филологических факультетах как раз в это время стали готовить и историков, а сами факультеты вскоре были переименованы в историко-филологические. При всей любви к художественной литературе он уже начинал понимать, что его призвание — именно история (одновременно в отдалении маячила и общественно-политическая деятельность, но сам Павел это еще не очень сознавал). С собой он взял толстый том известного историка Николая Яковлевича Данилевского «Россия и Европа». Эту весьма сложно написанную книгу (впервые она была опубликована в 1869 году) Павел смог детально изучить за месяцы, проведенные в санитарном отряде.