Пройдет время, и Милюков откликнется на смерть и развенчание Покровского по команде Сталина статьей 1937 года «Величие и падение Покровского (Эпизод из истории науки в СССР)»{103}. В ней он был значительно точнее, чем в воспоминаниях, в том, что касалось начала университетской деятельности Покровского, хотя в его оценке даже в те годы проявил нескрываемую враждебность (некоторые выражения, употребленные в статье, позже были дословно воспроизведены в воспоминаниях): «М. Н. Покровский — мой младший современник. Он девятью годами моложе меня — по рождению и по окончанию Московского университета (1891). Он, вероятно, слушал мои первые лекции; но ближе мы с ним встретились на семинарии проф. Виноградова по всеобщей истории, где участники работали серьезно и научались строго научному методу работы. Покровский, один из самых младших участников, обычно угрюмо молчал и всегда имел какой-то вид заранее обиженного и не оцененного по заслугам. Я думаю, здесь было заложено начало той мстительной вражды к товарищам-историкам, которую он потом проявил, очутившись у власти. У нас он считался «подающим надежды», но тогдашних работ его я не знаю».
Здесь у Милюкова явно взыграла та самая «история как политика, опрокинутая в прошлое», за которую он столь усердно осуждал Покровского. На самом деле Милюков хорошо знал, что Покровский работал над изучением творчества основоположников и интерпретаторов марксизма, но так и не защитил диссертацию по политическим причинам. Пройдет немного времени, и Покровский примкнет к группе так называемых легальных марксистов (они позже перейдут на либеральные позиции), а затем по инициативе самого Милюкова войдет в созданную им Комиссию по организации домашнего чтения и на краткое время станет сотрудником формировавшегося либерального Союза освобождения. Правда, вслед за этим Покровский от либерализма круто повернет налево — станет социал-демократом. Можно полагать, что недружественные слова Милюкова о Покровском прозвучали именно в связи с его переходом во враждебный лагерь.)
…Вновь оказавшись на студенческой скамье, на выпускном курсе университета, Павел Милюков вынужден был считаться с тем, что либеральное поветрие уступило место консервативной эпохе. В политической жизни наступило внешнее затишье, которое продолжалось в течение всего царствования Александра III. Сам историк полагал, что для его научной карьеры такое положение было даже полезным, ибо он смог целиком отдаться науке и преподаванию. Конечно, начавшаяся было политическая деятельность продолжала маячить на горизонте, манила неизведанными радостями публичных выступлений, победами и опасностями конкурентной борьбы течений, которые, как он надеялся, в конце концов превратятся в партии. Но надо было думать прежде всего о вещах земных, о карьере в самом лучшем смысле — результативном осуществлении научных планов.
Приближалось время выпускных экзаменов, и необходимо было наверстывать упущенное в результате студенческой полуполитической активности, увлечения искусством и вынужденного перерыва в учебном процессе. Не всё сложилось гладко. На нескольких экзаменах удалось «проскочить» с отличной оценкой, даже использовав свойственные студентам методы мелкого мошенничества — подготовку по заранее полученным билетам или шпаргалки. Однако на экзамене, который принимал не только подлинный наставник, но и друг профессор Виноградов, Павел просто не мог вести себя нечестно. А Виноградов был преподавателем принципиальным, не снижал требований по дружескому расположению, даже когда экзамен был по наиболее сложному предмету — историографии.
Нередко в наши дни приходится слышать выражение «историограф» применительно к историку. На самом же деле историография — это история исторической науки, изучение взглядов отдельных историков и целых групп ученых, политической борьбы вокруг проблем прошлого, государственной политики в отношении истории и т. п. Понятно, что для знания историографии студенту (и тем более ученому) необходимо иметь представление о самом историческом процессе, что усложняет задачу и учащегося, и ученого.
Выпускник университета Милюков испытывал нравственные муки, когда шел на экзамен к своему учителю и другу Виноградову не вполне подготовленным. Как часто бывает в такой ситуации, ему попался как раз тот вопрос, который он не успел толком проработать: надо было дать характеристику германской исторической школе. Он пытался что-то говорить, но Виноградов, сразу поняв, в чем дело, поставил удовлетворительную оценку и отпустил невероятно огорченного Павла. «По счастью, наша дружба от этого нисколько не пострадала. Виноградов выступил моим главным защитником в вопросе о моем оставлении при университете»{104}.
В целом же и текущие учебные занятия, и выпускные экзамены, и многочисленные научные рефераты свидетельствовали о подготовленности выпускника Милюкова к научной карьере.
Глава вторая
ПУТЬ В БОЛЬШУЮ НАУКУ
Оставление окончившего курс обучения летом 1882 года Милюкова при университетской кафедре русской истории прошло более или менее гладко. Правда, некоторые сомнения высказал В. О. Ключевский, полагавший, что одновременное увлечение русской и зарубежной историей может привести соискателя к верхоглядству. Позже Милюков высказывал мнение, что Ключевский уже почувствовал в нем, своенравном молодом человеке, конкурента, который станет оспаривать его методы изучения отечественного прошлого.
Думается, однако, что находившийся в зените славы, да еще и преподававший историю царскому сыну Георгию Александровичу Ключевский никак не мог испытывать такие чувства. Скорее всего, он имел в виду именно то, чем мотивировал свои сомнения: слишком широкий круг интересов Милюкова, который мог воспрепятствовать его научной специализации. Он оказался прав, хотя Милюков, создав ряд ценных исторических трудов, сравнительно скоро расстался с русской историей по другой причине — он стал профессиональным политиком.
Пока же необходимо было закрепить оставление при кафедре научным сочинением, которое именовалось тогда кандидатским. Его полагалось представить факультетскому совету не позднее чем через шесть месяцев после окончания университета. 15 декабря 1883 года на факультете была рассмотрена работа выпускника «О землевладении Московского государства XVI века». Ключевский в отзыве отметил использование в работе важных архивных источников — писцовых книг — и статистическую обработку материала, добавив, что «все свои положения автор подкрепляет многочисленными цифрами и таблицами, составление которых стоило ему большого труда»{105}. Это был серьезный и уважительный отзыв. Ознакомление с черновыми материалами этой работы показывает, что у Милюкова вырабатывался свой стиль источниковедческого анализа: он не только делал выписки и цитировал документы, но и сравнивал их, тут же формулируя первичные выводы. Таким образом, уже на начальном этапе работы у него складывалась определенная концепция, которая затем, трансформируясь, становилась фрагментом будущей работы{106}. Такой стиль научного анализа позже стал ведущим в творчестве ученого и значительно ускорял работу над новыми произведениями.
Седьмого мая 1884 года Милюков получил новый аттестат, удостоверявший, что он окончил курс при «очень хорошем поведении» и «отличных успехах» и утвержден в степени кандидата. Факультетское и университетское руководство поостереглось оценить поведение Милюкова как отличное, помня, что его обучение на выпускном курсе было прервано в связи с участием в студенческих беспорядках. В этом, однако, не было, по крайней мере в тогдашних условиях, какой-либо опасности — на «проступки», приведшие к снижению оценки за поведение, смотрели сквозь пальцы.
Оставление при кафедре было делом в известной степени условным. Оно давало право сдавать магистерские экзамены и писать соответствующую диссертацию, не исключалось и преподавание какого-либо специального курса, однако штатным сотрудником университета соискатель не становился и должен был заботиться о хлебе насущном.