Милюков познакомился с несколькими разновидностями разрядных книг. Наиболее полными были так называемые служебные книги (или пространная редакция родословных книг). Их оригиналы не сохранились, однако в большом числе существовали всевозможные копии, отрывочные записи, взаимно противоречащие и во многих случаях явно сфальсифицированные в угоду лицам, по распоряжению которых они делались. Были и краткие редакции разрядных книг, причем как официальные (так называемые государевы разряды середины XVI — начала XVII века), так и составляемые по частной инициативе. В архиве Министерства иностранных дел Милюкову удалось обнаружить правительственный текст 1556 года, в который были добавлены тексты 1565 года. Путем кропотливого анализа, многочисленных сопоставлений Павлу удалось доказать официальный характер этой разрядной книги. Именно она легла в основу второй пробной лекции «Древнейшая разрядная книга», разумеется, с обширным экскурсом в историю этого вида источников. Спустя довольно продолжительное время Милюков опубликовал результаты своих исследований вместе с текстом названной разрядной книги{110}.
Надо отметить, что авторы работы о первом этапе деятельности Милюкова выражают обоснованное сомнение в том, что уже в пробной лекции была доказана подлинность древнейшей разрядной книги. Сопоставляя даты работы Милюкова в архиве с датой пробной лекции, они считают, что в аудитории Павел лишь высказал предположение, которое затем было доказано в опубликованной работе{111}.
Обе пробные лекции были прочитаны успешно. Слушатели — и студенты, и профессура — выразили удовлетворение, хотя и отметили, особенно студенчество, некоторую сухость изложения. Так или иначе, традиционное неофициальное решение dingus est intrare (достоин вступить), весьма лестное для молодого ученого и педагога, было принято. Практически же это выразилось в том, что 19 октября 1887 года Милюков был принят в Московское общество истории и древностей российских{112} — старейшее и авторитетнейшее научное объединение историков, основанное еще в 1804 году. Членство в обществе давало возможность участвовать в его научных конференциях и диспутах, устанавливать неформальные контакты со специалистами, публиковаться в изданиях общества, в частности в его «Записках и трудах», «Русском историческом сборнике», «Русских достопримечательностях». Быть представленным в этих изданиях считалось весьма почетным для исследователей российской истории.
Имея в виду скорее не уже достигнутые научные результаты, а интерес к материальным памятникам отечественной праистории, Павла приняли еще в два авторитетных научных объединения — Московское археологическое общество и Общество естествознания, географии и археологии.
Всё это значительно расширяло возможности не только научной, но и общественной деятельности. Он не просто состоял в этих организациях, а деятельно трудился: выступал с докладами, рецензировал материалы коллег как устно, так и в печатных органах.
Милюков был активным участником VIII археологического съезда, проходившего в Москве в январе 1890 года. Правда, в то время он еще не участвовал непосредственно в археологических раскопках, но и сам предмет археологии понимался тогда расширительно — к ней относилось всё, что было связано с древностями, тем более с материальной культурой старых цивилизаций. На съезде Павел работал секретарем отделения древностей историко-географических и этнографических, а также выступил с докладом об одной из греческих «записок» о славяно-греческих отношениях, сумев путем анализа текста сравнительно точно датировать ее между 783 и 813 годами. О съезде Павел написал большую статью{113}.
На первый взгляд может показаться удивительным, но по существу было логичным, что в такое развитие карьеры молодого человека вплелось изменение его семейного статуса. Он женился на коллеге.
Маловероятно, что до начала 1888 года, когда Павлу исполнилось уже 29 лет, у него не было связей с представительницами прекрасного пола. Однако мы остаемся о них практически в неведении. Заигрывания молодого учителя с почти взрослыми гимназистками были, конечно, совершенно невинными. Но о том, что «что-то было», свидетельствует упоминание, как он «каялся» будущей жене: «На моем листе было кое-что написано. Рассказав про свои тайны, я почувствовал — да и она тоже, — что взаимное ознакомление перешло границу, за которой начинается взаимность»{114}. В рукописи мемуаров Павел Николаевич упомянул, что в студенческие годы у него была недолгая связь с некой замужней дамой{115}, однако редакторы первого издания, заботясь о репутации Милюкова, вычеркнули эти строки. Не вошли они и в современные издания.
Между тем в 1877 году в доме В. О. Ключевского Павел познакомился с ученицей профессора Анной Смирновой, дочерью протоиерея Сергея Константиновича Смирнова, видного церковного историка и специалиста по древнегреческому языку, профессора и помощника ректора Московской духовной академии. Анна, годом младше Павла, только что окончила Высшие женские курсы, организованные профессором Герье, на которых Ключевский преподавал русскую историю, и собиралась под его руководством вести научную работу.
Как раз в это время в высших церковных и правительственных кругах обсуждался вопрос о назначении нового ректора академии, и в конце концов выбор пал именно на Смирнова — в 1878 году он стал ректором и председателем совета и правления академии. В следующем году по его инициативе стал функционировать Комитет по изданию творений Святых Отцов, и Сергей Константинович стал его председателем. Начал выходить издаваемый комитетом академический журнал под названием «Творения Св. Отцов»; Смирнов не только руководил им, но и печатал в нем свои исследования. Он продолжал читать лекции по древнегреческому языку и словесности. Только в 1884 году с введением нового устава академии он как ректор должен был выбрать какой-нибудь богословский предмет и стал преподавать курс Нового Завета. Смирнов оставил пост ректора в 1896 году и скончался через три года.
У С. К. Смирнова были сын и шесть дочерей. Сын уже служил священником, четыре дочери пребывали в замужестве (из них три — за лицами духовного звания). Самая младшая позже выйдет замуж также за священнослужителя и профессора академии.
А вот предпоследняя дочь Анна в эту традицию не очень вписывалась. За ней ухаживали холостые преподаватели академии, но все получали от ворот поворот не только потому, что Анна увлекалась наукой, но и в силу определенной «светскости» ее характера, образа мышления и манер. Она была человеком решительным: когда отец воспрепятствовал ее поступлению на женские курсы, она просто ушла из родительского дома, сняла крохотную квартирку в Москве и стала кормиться уроками музыки. Она была хорошей пианисткой, и учеников было много, что не препятствовало ей быть образцовой курсисткой, почему Ключевский и выделил ее среди других слушательниц.
Вначале знакомство Милюкова с Анной Смирновой носило, как он рассказывал, чисто товарищеский характер, представляло собой общение коллег. Правда, очень быстро отношения стали превращаться во всё более близкие, хотя еще не любовные. «Оба мы почувствовали потребность знать друг о друге больше, чем дозволяло простое знакомство, — так сказать, проэкзаменовать друг друга. В то же время мы не хотели вводить в свои отношения третьих лиц, а она не желала принимать меня в своей скромной квартирке»{116}.
Молодые люди стали встречаться в отдаленном городском сквере, поверяя друг другу не только заботы, но и тайны. Затем встречи были перенесены домой к Анне. Последовало предложение руки и сердца, которое было принято, но с отсрочкой свадьбы на какое-то время, чтобы проверить взаимные чувства. «Проверочный период» продолжался недолго — обе стороны согласились, что тянуть более не следует, встретились с родителями и объявили им о своем решении вступить в брак.