– Ты не дерзи мне, девочка. Мне никто не дерзит.
Тут Милюль догнал другой голос. Совсем не холодный, но напротив, живой и взволнованный. Голос нянечки:
– Отпустите ребёнка, барыня! Не стыдно вам? Милюль! Милюль! Да не стойте столбом! Очнись, Милюль!
И следом незнакомый мужской голос произнёс:
– Дорогие дамы, прошу следовать за мной для получения ключа от каюты.
Милюль нашла себя стоящей на палубе. Увидела стену стеклянных окон, разделённых тонкими деревянными рамами. Дама в сиреневой шляпе, сопровождаемая неприметным господином и стюардом в бело-малиновой матроске, с малиновым помпоном на белом берете, удалялась к дубовым дверям. Такой же бело-малиновый стюард, как тот, торчал возле них.
– Что она с тобою сделала, Милюль? – обеспокоено спрашивала нянечка и всё дёргала и дёргала девочку за рукав – Что сделала эта дама?
– Ничего – пожала плечами Милюль – я тоже иногда так делаю – и Милюль, сведя глаза к носу, высунула язык. Вся её мордашка при этом стала до такой степени глупой, что нянечка рассмеялась.
– Неужто эта дама вам язык показывала? – шёпотом спросила она.
– Да – ответила Милюль, осознавая, что она врёт и ей не стыдно от этого.
Сопровождаемые стюардом, они двинулись к открытым дубовым дверям кают высшего класса.
– Никогда, дитя моё, не делайте таких пакостей! Это низко и недостойно благородных дам. Если некоторые дамы одеты, как барыни, это ещё не значит, что они из приличного общества! Они хотят походить на русскую аристократию, потому что это теперь модно, но у них ничего не выходит и никогда не выйдет, сколько бы они не обезьянничали.
Последние предложения няня произнесла нарочито громко. Милюль даже удивилась неожиданной зычности нянечкиного голоса. Уже вступавшая в двери дама встала как вкопанная. Она медленно повернулась и взглянула на нянечку с таким страшным и болезненным гневом, будто у ней отняли все игрушки. Дама сделала к нянечке пару шагов и замерла, прямая и напряжённая. Было видно, что она борется с чувствами, мешающими ей подыскивать слова. Взгляд её метнулся к Милюль и опять устремился на нянечку. Та подобрала губки и приняла вид строгий и заранее готовый к оскорблениям. Дама спросила:
– Вы, милая, на меня науськиваете ребёнка?
– И не думала вовсе. С чего вы взяли? – ответила нянечка самым невинным тоном.
– Я найду средства сообщить родителям этой крошки, что вы её развращаете! – заявила дама – Надеюсь, они образованные люди и отреагируют на ваш классовый шовинизм.
– Что-с? – спросила нянечка.
– А то-с!.. – начала, было, дама, но Милюль перебила её:
– Не курите папирос! – продекламировала она и, вопреки нянечкиным наставлениям, показала даме язык. Дама вновь перевела взгляд на Милюль, но, глядя на неё своими страшными глазами, обратилась всё же к нянечке:
– Я также сообщу, что вы научили свою воспитанницу показывать язык. Вряд ли её родители одобрят такие манеры.
– Едва ли вам это удастся – смело заявила Милюль, глядя снизу вверх – вас дворник на порог не пустит.
Дама упёрла руки в колени, и её лицо снова оказалось на одном уровне с лицом Милюль. Опять её глаза впились в девочку, но на этот раз что-то изменилось. Милюль не чувствовала ни страха, ни того гипнотического морока, который случился с ней несколько минут назад. Очевидно, в её организме успел выработаться иммунитет к чужому космосу. С ней успели произойти какие-то незаметные, но очень ощутимые изменения. Милюль чувствовала защиту проснувшегося в ней и стремительно растущего гневного существа. Незримый демон, неаккуратно вызванный из неведомых глубин, расправлял крылья в пространстве её души, придавая сил и устойчивости. Казалось, дама поняла это. Заинтересованное удивление дёрнуло вверх её соболиные брови, приподняло ленивые веки на выпученных глазищах. Дама усмехнулась краешком рта и сказала Милюль:
– В ближайшие пятнадцать лет, милочка, вам положено держать ваше мнение при себе – тут её голос понизился до полушёпота – а времена вскоре изменятся, и мы обязательно перестреляем таких как ты, вместе со всей вашей аристократией.