В своей книге «Опасная идея Дарвина» Даниэл Деннет сравнивает эволюцию посредством естественного отбора с универсальным растворителем, разъедающим все, к чему он прикасается (Daniel C. Dennett. Darwin's dangerous idea. Penguin Books, London, 1995). Особенно тонко это чувствуют фундаменталисты всех религий, ибо современный дарвинизм уничтожает самый важных для них концепт — душу. Поэтому так называемые «умеренные» верующие лукавят, пытаясь совместить религию и дарвинизм, это невозможно в принципе. Во-первых, по уже указанной причине — человек не является венцом творения. Во-вторых, существует и ещё одно заблуждение касательно естественного отбора. Оно состоит в том, что люди думают, будто мы обладаем генами именно для того, чтобы вид успешнее мог выживать, или для того, чтобы мы могли успешнее репродуцировать себя. То есть, предполагается, что гены делают что-то для вида, или что они делают что-то для нас как индивидов. В любом случае общая идея состоит в том, что гены служат нашим целям.
Интеллектуальная мина, заложенная Ричардом Докинзом (Richard Dawkins, The selfish gene. 1976. New ed., 1989. New York: Oxford University Press), так до сих пор и не взорвалась, несмотря на то, что прошло более 40 лет со дня опубликования «Эгоистичного гена». Уже тогда Докинз показал, что факты свидетельствуют как раз об обратном: мы созданы для того, чтобы служить интересам генов, и ни как иначе.
Мы должны были уже давно изменить наше базисное биологическое представление, развернуть его на 180 градусов — гены нужны для того, чтобы мы могли делать копии самих себя — отнюдь, мы нужны для того, чтобы гены могли себя копировать! Первичны гены, мы (как люди), только вторичны. Причина того, что мы вообще существуем, заключается в том, что производство нас когда-то лежало в сфере интересов генов.
Рассмотрим подробнее комичную идею о том, что гены нужны для того, чтобы мы могли создавать копии самих себя. Это гены делают свои копии, отнюдь не мы. Как Вы гарантированно знаете (к большому сожалению многих), наше сознание отнюдь не воспроизводится в наших детях, как бы мы не старались. То есть таким способом увековечиться нам не дано. Более того, мы передаём детям только половину своего генетического материала. Через пять поколений от нашего генетического наследия остаётся только одна тридцать вторая часть и её зачастую даже внешне, фенотипически, распознать уже невозможно.
Докинз пишет: «...мы построены как генетические машины, предназначенные для того, чтобы передавать наши гены дальше. Но эта часть нас может исчезнуть уже в третьем поколении. Ваш ребёнок, даже ваш внук, возможно, ещё будут походить на вас... Но с каждым поколением наш генетический вклад ополовинивается. Не требуется много времени, чтобы он достиг совсем ничтожных пропорций. Наши гены могут быть бессмертны, но их сочетание, коллекция генов, которая и определяет любого из нас, рассыпается полностью. Елизавета II является прямым потомком Вильгельма Завоевателя. Однако весьма маловероятно, что она сохранила хотя бы один из его генов. Мы не должны искать бессмертия в репродуцировании» (Richard Dawkins, The Selfish Gene 1976, р.199).
Наше тело создаётся вследствие уникального сочетания генов, что делает нас неповторимыми и, одновременно, предполагает, что такое же сочетание вряд ли появится когда-либо вновь, что ещё раз подчёркивает, что гены существуют не для того, чтобы мы воспроизводились. Идея о том, что гены помогают нам делать копии самих себя, не спасёт от мысли о неизбежности приближающегося конца...
Естественно, к несколько шокирующей мысли о том, что мы существуем лишь для репродукции генов, следует привыкнуть. Как и к тому, что мы не продолжаемся в своих детях. К тому, что мы конечны и лишь гены бессмертны.
Универсальный дарвинизм показывает, что, коль человек не является продуктом божьего творения, то исчезает его исключительность среди всех других живых организмов. Это значит, что нет «высших» и «низших» форм жизни. С точки зрения эволюции одна форма жизни так же хороша, как и любая другая.
Многим людям, верящим, что они признают эволюцию, чрезвычайно трудно, тем не менее, признать факт абсолютной нецеленаправленности эволюции.
Признать алгоритмичность эволюции. Мы связываем с алгоритмами цепь последовательных шагов, необходимых для достижения цели, в основном с компьютерами. Эволюция есть не что иное, как алгоритм, осуществляющийся в живой природе, а не в компьютере. Логика алгоритма при этом проста как самая примитивная компьютерная программа — воспроизводить те существа, которые могут выжить в селекционном процессе. Именно эта простая логика является причиной нашего появления в этом мире и ни что другое. Дэниел Деннет описывает весь эволюционный процесс как алгоритм, являющийся бездумной процедурой, но следствием выполнения которого может возникнуть некоторый конечный продукт. Алгоритм совершенно бездумен, однако его бездумное выполнение приводит к результату. Бесчисленные поколения живых существ в течение миллионов лет производили потомство. Кое-кто из этого потомства был лучше адаптирован к окружающей среде и передавал эти качества своим наследникам. Окружающая среда сама менялась в результате появления всё более адаптированных организмов. Таким образом, процесс протекает непрерывно.
Алгоритм всегда должен приводить к одному и тому же результату, если начальные условия его выполнения совпадают. Из этого следует что, если эволюция следует алгоритму, её результат должен быть предопределён и предсказуем, что, однако, не так, поскольку здесь вмешивается хаос. Согласно теории хаоса, начальные условия никогда не могут совпадать, да и в процессе выполнения алгоритма всегда происходит что-то непредвиденное. Поэтому, хотя мы имеем алгоритм, имеем образец, мы не можем предсказать результат, пока не выполним алгоритм до конца. Малейшие различия в начале и в процессе выполнения приводят к непредсказуемым результатам. Эволюция именно такова.
Эволюция базируется на репликаторных способностях генов. Эгоистичные гены копируются и делают это волей-неволей, поскольку обладают возможностью продуцировать элементы, необходимые для их копирования. Они не могут предвидеть результат своей деятельности, у них нет конечной цели, нет плана или схемы. Они просто копируются. Некоторые делают это лучше, другие хуже. Выживают лучшие, эволюция продолжается.
В «первичном бульоне» на земле (во время оно) появились стабильные молекулы, Докинз называет их «репликаторы», отличительной особенностью которых была способность делать копии самих себя. Количество репликаторов всё время увеличивалось, поскольку они производили в большом количестве точные и стабильные копии. Часть репликаторов проявляла хищническое поведение и использовала все прочие существовавшие в то время молекулы в качестве строительного материала для собственной репликации. Другие репликаторы, защищаясь от хищников, стали окружить себя протеиновой оболочкой. Выжили именно эти «другие» репликаторы, которые производили всё более сложные белковые оболочки, хотя часть из них стала, в свою очередь, хищниками. Докинз называет эти усложнённые протеиновые оболочки «транспортными средствами», «носителями». Носители взаимодействуют с окружающей средой и от того, насколько они успешно это делают, зависит, в конечном счете, успех репликаторов, находящихся внутри этих носителей. Не совсем приятно осознавать, что успех носителей — всех организмов, проживающих или проживавших когда-либо на земле, означает не что иное, как простое увеличение пропорции одних репликаторов по отношению к другим.