- Существование института пророков в иудаизме. Постоянное развитие и поддержание мима выполнялось не только жрецами, но и не принадлежащими к религиозной бюрократии пророками, представлявшими «обычных» верующих. Непрерывное противостояние между пророками и жрецами не позволяло миму стагнировать.
- Иудаизм был единственной религией, предлагавшей «личные» отношения с богом. Бог заключал «договор» не только со всем народом, но и с каждым человеком отдельно. Каждый, выполнявший договор, был в какой-то степени ответственным за собственную судьбу. Во всех других религиях судьба определялась богами и человек ничего не мог с этим поделать. С историко-психологической точки зрения это способствовало развитию и становлению нового типа личности. Однако это же всегда выделяло и отделяло последователей иудаизма от их соседей и служило одним из оснований антисемитизма.
В принципе, иудаизм мог бы стать основной религией Римской империи, если бы не некоторые его особенности, связанные, собственно, с тем, что иудаизм не создавался с целью стать мировой религией. Он был и есть жёстко привязан к определённой религиозно-этнической группе, к определённому месту на планете, а именно — к Израилю, к Иерусалиму. К тому моменту, когда римским руководителям понадобилась новая религия, иудаизм был уже слегка устарелым мировоззрением. Это единственная религия, с принятием которой человек меняет не только свою религиозную принадлежность, но и национальность. Это было полезно во времена оно и сплачивало израильские племена, но было бы чересчур экстремально для всего населения империи. Не соответствовало духу того времени и требование набора священнослужителей только из представителей одного израильского рода. Подобную дискриминацию не потерпел бы никто. Наконец, не были изжиты до конца следы матриархата. Так, например, новый мессия должен был происходить обязательно из «дома Давидова», то есть предполагалось, что он был бы потомком Давида по отцовской линии. При этом не учитывалось, однако, что национальная принадлежность определяется по материнской линии, то есть пророк мог бы быть и не евреем вовсе…
Всё это требовало ревизии религии, что и было сделано Иисусом, пытавшимся достаточно радикально реформировать иудаизм, сделать его доступным для всего населения империи. При этом следует иметь в виду, что секта, к которой принадлежал Иисус, ставила своей задачей свержение Римской империи. При всём радикализме Иисус никогда не ставил под сомнение религиозное учение, к которому он принадлежал. Он и его сподвижники пытались доказать, что Христос был обещанным мессией, что пришла пора сбросить ярмо Рима и всем народам объединиться в иудаизме, точнее, в его облегчённом варианте — христианстве.
Первоначально члены новой секты вербовались среди иудеев (совершенно естественно), поскольку для них ничего особенно нового в христианстве не было. Иудаизм был таким образом расщеплён и вовлечён в борьбу, которая стала одним из отличительных признаков христианства. Последнее преследовало «родительскую» религию со всё нарастающим рвением, увеличивавшимся по мере уменьшения количества иудеев в странах победившего христианства. В этой упоительной борьбе представители церкви не придали значения даже возникновению ислама. Да и впоследствии борьбу с мусульманами (крестовые походы и другие подобные мероприятия), в странах окцидента было принято начинать с избиения собственных иудеев.
Первоначально секта не играла особого значения в жизни римского общества. Её приверженцами становились, как это обычно бывает с новыми общественными идеями, отверженные обществом либо непризнанные им люди из всех общественных кругов. Возможно, и это религиозное направление сошло бы на нет, как и многие другие, но у него были две отличительные особенности: мощная церковная бюрократия и активный прозелитизм.
Уже апостолы понимали, что слово только тогда великое оружие, когда оно имеет существенное организационное подкрепление. Они начали строительство церкви, а их последователи продолжили это святое дело. Собственно, развитие и укрепление церкви стало основной задачей духовенства и продолжает ей оставаться.
Бюрократический мим христианской церкви сделал многое для собственного сохранения:
-задача уничтожения Римской империи была заменена на диаметрально противоположную — всемерное поддержание процветания оной вкупе с императором, за здоровье которого теперь необходимо было усердно молиться;
-религиозные источники были унифицированы, написание и распространение новых евангелий было запрещено. Отклонение от церковного стандарта стало считаться ересью и преследовалось со всей строгостью закона;
-были предприняты существенные уступки политеистическому мировоззрению — введена божественная троица, Иисус был признан богом, и рождён он был от акта совокупления бога с человеком. Всё это становилось понятным и привычным политеисту и облегчало его переход в новую веру, даже если этот переход по большей части не происходил добровольно. Это окончательно отделило христианство от иудаизма и положило начало преследованию иудеев в «странах бывшей Римской империи».
Ни одной религии мира не удалось добиться полного соответствия времени, они всегда несколько от него отставали. Это было не очень страшно, пока главный соперник религии — наука — находился в руках религиозной бюрократии и кое-какие новые знания поддавались ретушированию и наличествовала возможность препятствовать их распространению. Но с определённого времени наука начала практиковаться не только жрецами, но прочими членами общества. И это было началом конца религии, понимаемой как мировоззрение.
Как всеохватывающее мировоззрение — а каким ещё мировоззрение может быть? — религия исчерпала себя к началу девятнадцатого столетия. Во времена эпохи Просвещения её позиции были подорваны или ослаблены во многих областях, а прогресс науки в девятнадцатом столетии практически поставил точку на религии как на мировоззрении. Это относится, правда, только к христианству и иудаизму. Прочим мировым религиям повезло в этом отношении больше, они продержались в ранге мировоззрения ещё сто — сто пятьдесят лет.
Девятнадцатый век, лишивший религию статуса мировоззрения, подарил людям новый мим — идеологию. Последняя уже не претендует на всеобъемлющее объяснение окружающего мира, предоставив науке науково и сосредотачивается в этой области преимущественно на контроле учёных.
Перестав фигурировать как мировоззрение, религия, тем не менее, не исчезла, а в виде идеологии продолжает существовать параллельно с возникшим в девятнадцатом столетии идеологическими мимами национализма и коммунизма. Это сложное и противоречивое сосуществование, доходящее порой до абсурда, как это имело место в своё время в Польше, где многие «ревностные коммунисты» были одновременно и «практикующими христианами»… Следует сказать, что и национализм в «чистом» виде тоже относится к религии подозрительно. В мире осталось очень мало стран, в которых мимы национализма и коммунизма используются в качестве господствующей идеологии. С религией дело обстоит сложнее. Часть мусульманских стран использует её в качестве идеологии, другие же пытаются поднять религию до уровня мировоззрения. Власть имущие прочих стран предлагают населению мешанину из религии, национализма и даже коммунистических идей.
Мимы национализма и коммунизма основываются на уже знакомом нам миме «мы и они». Мим национализма предельно прост, для заражения им не требуется даже наличия школьного образования. Общность создаётся по графе «национальность». Все, кто имеет «нашу» национальность — хорошие, добрые, умные и богом любимые люди. Всё, что ни делают «наши» люди — хорошо и априорно правильно. Даже если они совершают преступления, они совершают их во имя «нашего» святого дела, то есть, они невинны и на самом деле их деяние было подвигом. Напротив, представители всех прочих национальностей — нехорошие, нечестные, лживые и продажные люди. Правда, степень их «нехорошести» дифференцируется.